Мёд мудрости. Сергей Зацаринный
сто четырнадцать, – успокоил Злат. – Но хватит надолго. А вам всей улицей придётся скидываться на штраф. Убийца не известен, значит платить родственникам придётся вам. Эти хорезмийцы народ ушлый, своего не упустят. Так что ищите убийцу.
На лице Бурангула отразилось такое отчаяние, что Злат едва не рассмеялся:
– Но я от своего слова не отказываюсь. Чем смогу помогу. Поехали, глянем на новопреставленного.
VIII. Загадки запертой двери
Пронзительные завывания плакальщиц было слышно ещё на подъезде к Чёрной улице. Это придавало происходящему некий размах. В Сарае, в оживлённом жилом квартале уже через несколько домов ничего не было бы слышно, и даже совсем недальние соседи могли не подозревать, что неподалёку кто-то покинул этот грешный мир. Здесь хорошо отлаженный плач был, наверное, слышен даже у городской заставы.
У ворот домика старосты стояло несколько повозок. Хорезмийский квартал отсюда далеко, а родственники и знакомые покойного были. скорее всего, оттуда.
Злат вспомнил, как заходил сюда в прошлом году. На Чёрной улице тогда произошло убийство и староста из кожи лез, пытаясь помочь поиску убийцы. Он так боялся, что придётся скидываться на штраф. Судьба иногда довольно зло насмехается. Теперь он и сам стал причиной подобного возможного исхода.
Разряженные плакальщицы расселись во дворе. Комната была совсем маленькая, а там восседал, нарядившийся в наградной ханский халат, Илгизар, читающий Коран. Дело это ответственное, прерывать чтение не желательно. Иногда, когда хотят, чтобы прочитали весь священный текст, нанимают сразу нескольких чтецов, сменявших друг друга. Сейчас таких Злат не заметил. Но отвлекать юношу не стал.
Зато семенивший перед ним Бурангул прицыкнул на плакальщиц. Те и сами притихли, увидев входящего во двор человека в коричневом монгольском халате на груди которого грозно отливала позолотой внушительная пластинка-пайцза. Любой, даже не способный прочитать ни единой буквы, что уйгурским, что арабским письмом знал что там написано. «Кто не повинуется – умрёт».
В маленьком жилье было тесно и душно от обильного количества благовоний. Злат только мысленно посочувствовал Илгизару. Арабы или персы налили бы розовой воды, воскурили ладан. Кипчаки вообще натащили бы пахучей травы тимьян, которую русские зовут «богородской». А в огонь набросали можжевельника. Хорезмийские похоронных дел мастера мало того, что не пожалели мускуса, так ещё нажгли индийского сандала, от которого голова кругом идёт.
Покойный жил скромно. Один. Прислугу не держал. На жизнь зарабатывал перепиской книг. Для этого было достаточно небольшого стола у окна, на котором и сейчас красовалась стопка дорогой, видно самаркандской бумаги, и внушительного сундука в углу. Даже спал хозяин на печи-лежанке, какие устраивают выходцы с Востока.
Теперь было понятно почему Бурангул не увидел тело, заглядывая в окно. Обзору мешала стопка бумаги на столе, как раз напротив