Последний Хранитель Многомирья. Книга вторая. Тайны Долины великантеров. Светлана Шульга
разрушил? Все деревни стоят. А почему они должны быть разрушенными?
Но папуша Вака словно не хотел слышать ответа или забыл о своем вопросе. Он смотрел, как хлопья бьются в оконное стекло.
– Белоземье, – проговорил Вака, тряхнув бородой. Помолчал, закрыл глаза и продолжил: – Когда был таким же, как и ты, смелым молодым муфлем, я ждал его. Нравилось, что в белоземье можно заниматься тем, на что в теплые дни у тебя нет времени. И еще ходить под этими белыми хлопьями нравилось. Доставал я теплые сапоги, мохнатый кафтан и ходил, ходил. Иной раз уходил очень далеко от деревни, но всегда, как только крыши и осины кривые наши исчезали из видимости, лапы мои слабели и разворачивались вспять. Так я представлял себя странником, но не стал им, – Вака вздохнул и открыл глаза. – А ты стал, смелый муфель.
– Верите, немного в этом радости. Совсем нет ее. Папуша Вака, так отчего деревни должны быть разрушены-то?
– Всякое норны говорят, но то ж норны. Вот и спрашиваю, – Вака Элькаш мрачно улыбнулся и опустил голову. – Хорошо, что не видел. Хорошо. Значит, слухи от норн, и не больше. А папуша Вака не норна. Не будем портить воздух Многомирья болталками дурными. Здесь и повсеместно под чистым небом должна быть только радость.
– А коли радость все ж закончится? Что ж тогда? – вдруг решил поинтересоваться Лифон.
Папуша Вака выпучил глаза, борода и лапы его затряслись, эль из кружки, которую он не донес до рта, начал выплескиваться. Вопрос Лифона словно взорвал воздух, и охмелевший муфель пожалел, что крепкий эль в нем усыпил бдительность. Папуша Вака мог его раскрыть. Лифон ойкнул, но уже было поздно.
– Как закончится радость? – загремел папуша Вака, и кружка громко стукнула о стол. – Ты о чем, муфель?!
Лифон заерзал.
– Тьфу ты, да ну нет! Застращался я сам и вас застращал. И эль, чтоб его… Не то чтобы закончится, а коли станет ее меньше – радости?
– Никогда, – стукнул папуша Вака по столу большим и тяжелым, что камень, кулаком. – Никогда! – стукнул он еще громче и встал во весь рост. – Никогда радости не станет меньше! На то есть я, есть мои Бусля и женушка, есть поля радостецветов. Чтобы исчезла радость, должны исчезнуть все мы. Все, до самого последнего муфля. Не бывать такому! – Испуганный Лифон вжался в скамейку. Папуша Вака залпом опустошил кружку, сел и снова раздобрел. – Как говоришь, эль? Да, эль хорош, но много мы с тобой его попили. Не хотел тебя испугать, смелый муфель. Ну так куда ты идешь, что-то я забыл, ты же мне сказал, да? Домой, наверное? Где у тебя дом?
– У меня нет дома, – вздохнул Лифон и посмотрел в окно. Белые хлопья превратились в завесу. Они уже не разделялись, они закрыли все, как шторка с той стороны стекла.
Шкурка папуши Ваки изменила цвет, он почувствовал себя виноватым в том, что напугал и без того несчастного муфля. Его голос стал тише и мягче:
– Такого не бывает. Дом есть у всех. Ты из какой деревни?
– Из деревни Больших пней, – Лифон решил, что переполнившийся элем старый муфель безопасен, и можно не врать.
– Как же далеко тебе