Посторожишь моего сторожа?. Даяна Р. Шеман
у нее плохие воспоминания вызывают.
– Я пока оставлю тут, – присаживаясь на пол, ответила Мария. – Что ты сейчас клеишь?
– Самолет.
– Он из бумаги?
– Из бумаги. Это мой пятый. Хочешь посмотреть?.. Только не сломай!
Осторожно и с уважением она осмотрела бумажную фигуру, потрогала прямые крылья, еще влажные от клея, и возвратила самолет на его стол.
– Красивый. Хочешь, я тебе буду помогать?
– Ты не сумеешь. Девчонки ничего полезного не умеют, а ломают только!
– А вторые ножницы у тебя есть?
– Я же сказал: не трогай!
– Я не за этим.
Взяв ножницы, разложив цветы на полу, она стала обрезать бутоны. Он с удивлением на нее посмотрел.
– И вот зачем ты эти цветы портишь, а?
– Твоей матери они не понравились. Ничего такого, – сухо ответила та.
Тут появилась ее тетя и громко позвала их к столу.
– Почему у тебя все руки исколоты? – озабоченно спросила Жаннетт, усаживая ее за стол, между собой и Дитером.
Напротив Жаннетт – и большого зеркала – сидела Ашхен Александровна, и лицо ее, желтоватое, с сузившимся ртом и впавшими темными глазами не предвещало ничего хорошего. По левую руку от Ашхен и напротив Анны сел Георгий Николаевич, ее муж; выражение у него было замкнутое и усталое. Райко сидел близ него, тоже слева, и смотрел мимо Лизель и Анны.
– Ай! – воскликнула громко Мария, которую Дитер пнул ногой под столом.
Все на них посмотрели.
– Что ты кричишь? – прошипела ей еле слышно Жаннетт.
– Он пинает меня!
– Нет! Она врет! Она врет!..
Последовала небольшая нотация, после которой от детей вновь отстали. Поскольку взрослые увлеклись разговором, Дитер затем опять стал пинаться, попадая то по стулу Марии, то по ее голени; ближе придвинувшись, он начал нашептывать ей обычные школьные пошлости, которые она, будучи младше, еще знать не могла. Мария молчала, притворялась глухонемой, а он все наклонялся к ней, будто пытаясь выдавить ее из-за стола.
– Право же, я знаю таких, как вы! – спорила с Георгием Николаевичем Жаннетт. – Такие, как вы, против любых достижений, вы хватаетесь за прежний уклад, не желая по тупости своей заметить, что времена империй и авторитаризма прошли и что наступил новый век, демократический, в котором мнение всякого должно уважаться, вне зависимости от его происхождения.
– Я знаю, знаю! Вы из тех, кто представляет, по их словам, весь народ. Вы – защитники народа! Любители народного скотства.
– Решительно вас не понимаю! О чем вы, позвольте?
– Это смешно!
– И что же смешного?..
– Смешно слушать, как наши интеллигенты заботятся о народе.
– Что смешного? – сильно возмутилась Жаннетт. – Разве интеллигент, вне зависимости от своей национальности, не должен заботиться об остальных?
– Да вы же ничего не знаете об этом народе! Это ваши фантазии! Как все наши интеллигенты, выросшие в парниковых условиях, вы себе народ, деревню, тамошнюю жизнь представляете по «деревенской» прозе и по воспоминаниям писателей,