Намек. Архивный шифр. Иван Кузнецов
небрежно, тщательно скрывая гордость.
Он делал всё, что требовалось: копал, косил, поправлял обветшавшие постройки. Но делал исключительно по собственной доброй воле. Мать не то что не распоряжалась им, а даже и не просила ни о чём. Разве что изредка скажет как о чём-то отвлечённом:
– В курятнике стену повело. Щель-то с палец, а кунице хватить. Но пока ничего, не ходить…
Было ясно: если Николай вовсе не отреагирует на её жалобу, она не попеняет, даже не подумает о нём плохо. Но он с радостью брался за работу, потому что силы в нём так и играли. Одышка, если и появлялась, то лишь ненадолго заставляла приостановиться.
Девушки поглядывали на Николая с интересом. Ничего особенного в плане наружности он собой не представлял, но числился теперь москвичом. Он, впрочем, не имел далеко идущих намерений, поэтому осторожничал, близкой дружбы не заводил ни с одной. Тем более что девушки после того, как насмотрелся на городских, как-то не очень впечатляли, да и разговоры с ними выходили простоваты. А уж на вечёрках, когда собирались девки и парни поплясать, поперемигиваться да пообжиматься, Николай откровенно скучал: общих интересов с деревенской молодёжью у него почти не осталось. Разве что один-единственный.
В результате продержался особняком Николай недолго. Лишь до того момента, пока ему не подмигнула бойкая и весёлая Аня. Всего через неделю после того, как подмигнула, они уже целовались. Он – впервые в жизни, а Аня – нет. Та целоваться, определённо, умела. Занятие это Николая увлекло.
Он возвращался домой поздно по опустевшей улице. Удивился, когда в темноте заступил дорогу знакомый парень из соседней деревни. Железной рукой взял за плечо и тяжело дохнул в лицо. Драться, что ли, надумал? С какой стати? Николай прикинул, как вывернется из-под руки и даст сдачи.
– Ты в городе года два проболталси, да? Ты один не знайишь, вот Анька к тебе и подкатила. Смотри сам, хошь спать на соломе, нет ли. Я тебя предупредил – по-свойски. Ну, доброй ночи!
Говорил приятель детства спокойно и небрежно, удалился быстро и с достоинством. Сам Николай обычно вёл себя так, когда хотел сдержать или скрыть наплыв чувств. Впоследствии Аня подтвердила, что прежде «гуляла» с тем пареньком, но бросила: «Пыхтить-пыхтить… Ну его!»
Странно! Николай стал остро замечать, что близкие и вообще все земляки говорят не так, как москвичи. Он впервые обратил внимание на различие говоров, покрутившись в среде чернорабочих в Москве. Впоследствии научился выделять именно московскую речь. В первое лето не так чувствовал контраст, а теперь посреди разговора порой останавливался в замешательстве: как произнести то или иное слово? Привычное с детства уже не казалось ему единственно возможным и правильным…
Насчёт «соломы» подтвердилось, да и глупо было бы сомневаться. Но как же Николай смеялся над фразой приятеля, произнесённой мрачным тоном, когда осознал, что впрямь нежится с Анькой на прошлогодней соломе! Осознал – уже после того, как рассеялся сладкий угар.
Ровное, тёплое и не мокрое лето стлало столько душистых