Путешествие в решете. Сергей Мурашев
если была не в запое. Но самый большой грех её – повесившаяся сестра. Они обе детдомовки, близняшки, приехали в местный колхоз работать. Им дали квартиру в деревянной разрушающейся двухэтажке. Как-то раз выпили. И договорились вместе повеситься. Сестра повесилась, а Татьяна не стала, хотя была и побойчей. Грех её как раз в том, что она буквально заставила сестру покончить жизнь самоубийством. Страшно было и то, что повесилась близняшка, почти точная копия. Было, конечно, следствие, о котором писали всё в той же «Сороке». Если бы я взялся за сплетни Петуни, то, наверно, поставил бы эту Татьяну в центр повествования, сделал бы связующим звеном, цементирующим всё произведение. Но сейчас сплетни были мне неинтересны, я был увлечён дневниками Анатолия. А Татьяна пришла сама и с непрозрачными намёками.
Но нет худа без добра. Мне очень хотелось прочесть начало дневников хоть кому-нибудь. Я покашлял, показывая, что буду читать, сделал паузу. Татьяна качнулась на кровати и, видимо, интуитивно, приняла позу слушателя. В доме и на улице тишина, поэтому казалось, что читаю в пустоту:
– «Я заметил, что мысли лучше всего приходят в голову, когда ты лежишь. Как бы в горизонтальном положении и одновременно словно стоишь – в вертикальном положении. И мысли приходят с двух концов. Как бы система координат, и ты в её центре…»
Татьяна подумала, что я признаюсь ей в любви. Она обхватила меня руками и поцеловала в губы. Я едва отбился от неё и оттолкнул. Она упала и долго лежала на полу без движения, видимо думая, что я буду её бить. Потом зашевелилась и, поднимаясь, сказала:
– Мать мне, когда я маленькой была, сразу говорила: «Смотри, замуж выйдешь, мужик – если что не так – сразу в морду».
– Садись и слушай! – крикнул я, переживая, что теперь от меня будет нести перегаром.
Она послушалась и села. Походила сейчас больше на старую необразованную бабку. Я дождался, пока она успокоится, и продолжил:
– «Чтобы лучше ловить мысли, я вытягиваю руки в стороны. Вот он, крест, взгляд через оптический прицел, который я навожу на людей. Металлическая пластинка в моей голове как антенна ловит любые шорохи и звуки, любые частоты волн. Но сначала я молюсь, я молюсь каждые утро и вечер и знаю только одну молитву, которую оставил крестивший меня священник. Это самая известная молитва. Я впервые прочёл её на клочке бумаги. Букв уже не видно, но я всегда ношу её с собой как память, как святыню: “Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небесах и на земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши, якоже мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого”».
Тут я заметил, что Татьяна медленно стала вставать, вытянула лицо своё, выражая этим одновременно и удивление, и понимание. Повертела пальцем у виска и, покачивая головой, так же медленно ушла. И больше ни разу не приходила.
Впечатление, произведённое чтением на местную проститутку, пусть даже усиленное молитвой, порадовало меня. Я сходил на озеро, тщательно