Степная сага. Повести, рассказы, очерки. Валерий Латынин
твоего организма совсем не надо. Пошли просушиваться и проветриваться. Погода шепчет. Другой такой денек, может быть, не скоро повторится. Ты домашнее пространство уже осилил. Пора приращивать территорию за порогом, ревизию в саду провести.
– Не озябну? – засомневался старик.
– Говорю же – рай земной. На всякий случай, чтоб не просквозило ветерком, можешь «москвичку» накинуть на плечи. Я для тебя калоши на валенки надел. Ноги не промочишь. Так что смелее, казак!
Яков Васильевич особо не упирался, хоть и было заметно по выражению лица, что он весьма сомневается в успехе затеянного сыном выхода на прогулку. Инерция хворобного лежания и малоподвижного образа жизни последних месяцев удерживала его в привычном пространстве, а здравый смысл и воля Валентина разрывали этот застойный круг. Да еще извечное людское любопытство подталкивало: «Смогу ли осилить выход из дома?», «А как там – в саду, не пора ли виноград на зиму прикопать?».
Открыв дверь из чулана на улицу, старик надолго задержался на пороге, щурясь от ярких солнечных лучей и не решаясь сойти по ступенькам на землю. По его исхудавшему, бледному лицу скользили блики света, просачивающиеся сквозь густое переплетение ветвей шелковицы (тютины), росшей вблизи от домика Серединых. И Валентину казалось, что это отцовские сомнения и страхи калейдоскопно сменяются на изможденном болезнью лице.
– Что, солдат, тяжело подниматься в атаку из обжитого окопа? А надо. Представь, что эта дверь открыта в другой мир – здоровый, радостный, яркий. Не надо бояться. Главное – сделать первый шаг. Решительней, батя. А я тебя с фланга поддержу.
– Не надо, я – сам! – возразил старик.
Придерживаясь одной рукой за перила, другой опираясь на костыль, Яков Васильевич медленно спустился со ступенек и направился по дорожке в сад. Миновав тютину и несколько яблонь, дошел до сарая. Отворил серую дощатую дверь. Поглядел на итог сыновних трудов. Ровная высокая, почти под потолок, стена из поленьев возвышалась напротив входной двери. Ни единой не порубленной корчаги не осталось. Да и остальная утварь и инструменты были разложены в строгом порядке, по-армейски.
– По всему видать, офицер тут побывал, – улыбнулся, оглянувшись на сына, Яков Васильевич. – Все – по струнке, как в казарме.
– Есть грех, батя, – ответно усмехнулся Валентин. – Меня в редакции «пиджаки» так и прозвали – «казармой».
– Кто прозвал, чтой-то я не понял?
– «Пиджаки». Так в военных редакциях гражданских работников называют и тех офицеров, что надели форму после выпуска из институтов и университетов. Нет у них военной закваски, тяги к порядку и дисциплине, как у тех, кто окончил военные училища. Анархисты, короче говоря. В творчестве это терпимо, иногда даже хорошо. А в быту – мама дорогая! На столах – завалы бумаг. Нужной не отыскать быстро. Кругом – окурки, огрызки, немытые чашки из-под кофе. Дым коромыслом. Ну, я их и строил, приучал к порядку.
– Поди, обижались, противились?
– Всякое бывало. Поначалу некоторые гадили исподтишка. Письма от имени мнимых любовниц жене подбрасывали. Начальству