Тугая плеть в руке его. Роман Воликов
месте из тех, где она бывает.
– Это – правда, – спрашивает мать, – что ей несколько тысяч лет?
– Чтобы знать доподлинно, нужно быть её ровесником, – улыбается дервиш. – Точно могу сказать, что это предание, в которое свято верят все местные племена. Что она – массагетская царица Томирис, отрубившая в битве голову великому персидскому царю Киру. Эту голову она возит в своей чёрной кибитке. Где она живет, как она живет, никто не знает. Она появляется внезапно и только тогда, когда сама захочет. Рассказывают, что она была последней говорившей перед смертью с Искендером Двурогим.
– Так она посланница смерти или предсказательница судьбы? – говорит мать.
– Как знать, как знать, великая госпожа, – дервиш проводит на песке длинную дугу. – Нам, смертным, не понять, где заканчивается путь и начинается судьба.
– В любом случае у меня к тебе просьба, дервиш, – говорит мать. – Пока строится корабль, держись рядом с верфью. Если нас настигнут до отплытия, спаси сына. Монголы, по какому-то их странному закону, не трогают дервишей.
– Я вижу черную точку на горизонте, – Фарух пристально вглядывается в барханы. – Она движется.
– Будьте мужественны, великая госпожа, – говорит дервиш, – принять будущее таким, каким оно будет.
Высокая, обитая тёмным войлоком, двухколесная кибитка останавливается перед ними. Фарух засматривается на лошадей: какие ладные, совсем не запыхавшиеся, будто только из стойла.
– Сначала женщина,– раздается голос из кибитки.
Мать забирается в кибитку и выходит оттуда спустя несколько минут с бледным поникшим лицом. «Что она тебе сказала, мама! – кричит Фарух. – Я убью её». Мать отрешенно смотрит на море. Фарух выхватывает кинжал, отталкивает дервиша и впрыгивает в кибитку.
В непроницаемой темноте еле светятся огоньки двух свечей. «Я убью тебя!» – Фарух бестолково размахивает кинжалом.
– Сядь! – у Томирис ледяной голос. – Я ответила твоей матери на её вопросы.
– Что ты ей сказала? – Фарух беспомощно вглядывается в темноту.
– Что она больше тебя никогда не увидит. Правда часто бывает жестокой. Тебе шестнадцать лет, пора привыкать.
– Что будет с моим отцом? – сказал Фарух.
– Он умрёт. Не увидев, как умерла его жена.
– Я не трус, – сказал Фарух. – Я буду сражаться рядом.
– Нет, – сказала Томирис. – Ты будешь жить один. До седых волос. Ты просто будешь помнить.
– Что помнить? – сказал Фарух. – Я не верю тебе.
– Смотри!
Во внезапно осветившейся кибитке рука из–под покрывала опрокинула корзину, из корзины выкатилась голова с заплетённой мелкими колечками бородой и с грустной улыбкой посмотрела на Фаруха.
– Кто это? – сказал Фарух.
– Он был великий правитель. Самонадеянный. Он считал, что весь мир принадлежит ему. Он ошибся. Это – цена.
– Что я должен помнить? – Фарух, не отрываясь, смотрит на кровоподтеки