Последняя сказка цветочной невесты. Рошани Чокши
ни о Доме Грёз. Чувствовал, что эту границу не стоит пересекать. Кроме того, я знал, куда вели такие истории. Всегда находились несчастные юноша или девушка с молочной кожей, дававшие обещания, которые не смогут исполнить, и приглашающие боль в то единственное счастье, которое им довелось познать.
Кто-то может сказать: какая неблагодарность, какая глупость. Но они нас не знают. Не знают ни форму наших сердец, ни холодные руки, которые их слепили.
Это мы привыкли засыпать у очага, подчиняться воле острозубых сводных сестёр и братьев, стоять в лесу в одиночку, когда в нашем распоряжении лишь след из хлебных крошек, ведущий к дому. Боль нам жизненно необходима. Она пронзает саму ткань нашей жизни, в которой радость, и комфорт, и тепло другие сделали чуждыми и далёкими. Боль обращается к нам голосом, несущим в себе священную уверенность гимнов:
«Я знаю точно, что тебе нужно, и дарую тебе это».
Глава четвёртая
Жених
К концу третьего года нашего брака я понял, что секрет вечной любви – это страх. Страх удерживал и привязывал любовь. Без ужаса, который возникал при одной мысли о жизни без любимого человека, не было необходимости любить его.
Я пытался любить Индиго так, как ей было угодно.
Научился не задавать вопросов, когда в её остекленевших глазах отражалась затравленность, если она думала, что я не вижу. Однажды она отправилась в кино без объяснения причин. Фильм казался невинным – история двух сестёр, хотя сейчас я уже не вспомню деталей. А в другой раз я обнаружил, что она всхлипывает в саду над мёртвой птицей. Я сказал, что поеду в город и куплю ей пару птиц, если это её так расстроило. Она лишь уставилась на меня в замешательстве.
Однажды я набрёл на осколок тайны Индиго. Это оказалась прядь волос, изогнутая, как манящий палец в Галерее Чудовищ. Волосы застряли под лапой гранитного сфинкса у входа в спальню.
Сначала я просто смотрел на переплетённый локон. Сколько раз я касался когтей этого сфинкса по пути в спальню. На этот раз я провёл ладонью по желобку в районе запястья, и его лапа отъехала в сторону, открыв небольшую выемку, где и лежала свёрнутая прядь. Волосы были на ощупь прохладными, почти такими же тёмными, как у Индиго, блестящими, как шёлк. На конце косы болталась пара зубов, на одном из которых была выгравирована буква «Л».
– Что ты делаешь?
Я быстро сунул прядь обратно в выемку, но слишком поздно. Индиго стояла на другом конце коридора. От дождя её волосы слиплись. В воздухе разливался запах металла и озона, и на миг я подумал, что гроза, бушевавшая за окном, проследовала за ней в дом.
– Они торчали, – ответил я. – Я подумал…
– Ты совал нос не в своё дело, – сказала Индиго, и её голос был холодным от ярости. – Ты же знаешь, тебе нельзя.
– Это вышло случайно, Индиго, – возразил я, сделав к ней шаг. Она дрожала, и я надеялся, что это от холода. – Давай забудем об этом. Это было ошибкой.
– Я тебе не верю, – сказала она. – Я же велела тебе не лезть не в своё