Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга. Мила Сович
до Лизетт…
– Душа моя, но ведь она сейчас в вашем Ильинском? Кто ей скажет, зеркало или карты?
– Зеркало или карты, Михайла Андреич, ей всегда скажут, правдивы ли слухи. Что до Ильинского, что ей за беда, когда в деревню к ней готова явиться хоть вся Москва! Une dame très puissante8…
Милорадович укоризненно вздохнул и встал. Остерман вновь покачал головой, улыбаясь.
– Мне вполне хватит семейного общества у Голицыных. Вообразите – ma sœur9 Натали почуяла, что Долли влюблена в Валерьяна, а ведь ей всего четыре года, и он еще Пажеского корпуса не кончил. Но у Наташи уже большие планы, а у меня от них голова кругом!
– Бог мой! Маленькие детки – маленькие бедки? Я вот старшего племянника вытребовал к себе для особых поручений, а выпустится Алешка – надо будет и его, они ребята способные. Федор, душа моя, вели-ка приказать экипаж его сиятельства к подъезду. Мы ведь едем?
– Едем, – согласился Остерман. – Кофе для вас сварить я расстараюсь и дома, – и добавил вполголоса, с привычной ловкостью натягивая зубами единственную перчатку: – Только Федора Николаича не приглашаю, уж простите, ради разговора. Ему ведь найдется, где пообедать?
– Думаю, да, – с некоторым сомнением отозвался Милорадович, расправляя форменную двууголку. – Ежели он все деньги мне на табак не спустил. Впрочем, все равно ему в полк возвращаться.
Вылетев с пылающим лицом из кабинета за возком, Глинка едва не пришиб домового распахнутой дверью.
***
Одолженный Остерманом возок укатил – с конских морд свисали сосульки. Звезды застывали в темном небе над заснеженным каналом святой Екатерины. Промороженно и недобро замер в ночи Петербург, щурясь на управляющего им по случаю чужака слепыми провалами подворотен.
Милорадович по привычке потянулся к галстуку, к припрятанному Орденскому кресту, но рука, даже в перчатке, моментально замерзла. Пряча ее в карман шинели, он укорил себя за душевную слабость – дом статского советника Клеопина в глубине Малой Подъяческой приветливо перемигивался свечами в окнах, на «чердаке» князя Шаховского нынче, как и всегда, должно быть многолюдно, а если продрог аж до зубовного скрежета, особая радость войти в уютный и дружеский дом.
Доложить о приезде генерал-губернатора не успели – хозяин, тучный и носатый, сам удивительно похожий на домашнюю нечисть, выкатился встречать прямо к лестнице.
– Ваше сиятельство! Какая радость! А мы уж ждали, ждали!
– Quoi du neuf, mon prince10? – весело спросил его Милорадович. – Зачем звали?
Князь в ответ замахал руками.
– Помилуйте, граф, мы всегда рады вас видеть! Вы не замерзли?
– Бог мой, замерз еще как! Холода-то нынче собачьи.
– В кабинете натоплено? – сурово спросил Шаховской куда-то в темный угол прихожей. Оттуда пробубнили невнятное, но князь довольно кивнул: – Идемте, граф. Я прикажу глинтвейна подать.
Из дверей выглядывала детская мордашка, лукаво блестели глазенки. Милорадович не удержался – подмигнул мальчишке в ответ.
– Кто
Очень влиятельная дама (франц.)
Моя сестра (франц.), имеется в виду Наталья Ивановна Голицына.
Какие новости, князь? (франц.)