Пущенные по миру. Владимир Аполлонович Владыкин
на неё.
– Так давай поговорим, вот и познакомимся ближе, – она снисходительно улыбнулась, что сама принуждала парня к разговору. И следом сдержанно прибавила: – Ежели только я интересна для тебя.
В её глазах он не заметил лукавинки, даже намёка на иронию, что сразу легло ему на душу: она вовсе не намерена смеяться, и это рождало приятные чувства, и он смело ответил:
– Я бы к тебе не приехал, коли бы это было не так…
– Значит, ты узнал обо мне от тётки Пани… ну и что?
– Да, кое-что она рассказывала, а тебе, наверно, обо мне, о чём мы поняли только сейчас. Выходит, нам и толковать не о чем?
– Смотря о чём. Например, я не думала, что ты такой молчун. Слыхала, что ты с газеткой любишь беседовать? – спросила девушка, и сжатыми губами сдержанно улыбнулась, чтобы только не обидеть его.
И всё-таки даже при таком безобидном замечании Фёдор как-то зябко поёжился, но это ему вовсе не помешало продолжать разговор.
– Я попусту болтать не умею, а газеты мне дают знания о жизни, – ответил он вполне серьёзно, мельком глянув на девушку.
– Всё это хорошо, – проговорила она, и между ними снова робко пробежала тишина, притаилась и словно удивлённо заглядывала им в лица. И они заметно тушевались. Екатерина впервые глубоко смутилась, а ему показалось, что она стала недовольна им, и оттого как-то невпопад спросил:
– А ты лучше узнай, что тебе во мне неясного?
– Да разве я могу угадать? – радостно подхватила Екатерина.
– А может, удастся, ты спрашивай у меня о чём угодно…
– Ты парень, вот и забавляй девушку, – задорно вырвалось у неё.
Фёдор перевёл дыхание, покраснел и с ходу брякнул:
– Замуж за меня пойдёшь? – и удивился своей смелости.
– Мне кажется, ты до того серьёзный, что у тебя всё на лице написано!
Она пристально всматривалась в него, чем вызывала у парня чувство неловкости: он супил брови и опускал глаза.
– Разве по мне это видно? – изумленно, чуть растерянно спросил Фёдор, боясь смотреть на девушку.
– Да потому и говорю, что вижу, как ты почему-то всё хмуришься?
– Не скрою, пожалуй, бываю всяким, в том числе и сердитым тоже. Но в тех случаях, если вижу несправедливость, чинимую властями…
– Да? А бить не будешь? – напрямки спросила она.
– Кто в этом сознается? Хотя говорят, что плохая жена этого вполне заслуживает, чтобы была послушней. Но у меня такое мнение не в чести.
На это Екатерина скромно отмолчалась и не скрывала своего прежнего любопытства к Фёдору, располагавшему к себе своим стремлением говорить начистоту. А он, как бы угадывая её сокровенное желание, продолжал:
– Отец мой бивал матушку – перекрестится, бывало, и кулаками лупасит по всем бокам. Я тогда был еще маленький и не понимал, за что он её так дубасит. Оказалось, из ревности… И ещё, я не признаю Бога. Это