Пущенные по миру. Владимир Аполлонович Владыкин
в спину, когда он сообщал о набавлении налога. – Это самоуправство, будем жаловаться в район! – и слали старательно бумаги районному начальству, а то и самому высокому. Но всякий раз их жалобы возвращались обратно в сельсовет с указанием тамошнему председателю разобраться на месте. Тогда Бедин вызывал отъявленных жалобщиков и, как он выражался, проводил политбеседу, показывая письменное распоряжение вышестоящих властей о создании списков кулаков, середняков и бедняков. После чего Антип, к своему удовлетворению, отмечал в глазах челобитчиков немой, застывавший страх. И таким отрезвляющим образом действовала на людей необходимая ему директива, что потом иные начинали перед ним лебезить…
Но прошло несколько лет, к его выходкам народ привык, что бесполезно было на него жаловаться, видно, в районе все такие. Ставят по себе извергов, чтобы было легче управляться. Вот и уезды заменили районами, волости упразднили, а что-то ещё придумают. На то она и новая власть, рассуждали старики.
Однако Егор был одним из тех, кто не жаловался на самоуправство своего бывшего детского неприятеля и не питал к нему лютую, непримиримую злобу. Даже и после того, как узнал, что Антип записал его в число зажиточников, непосредственно примыкавших к классу кулака, чтобы он непременно это хорошенько усвоил себе на будущее, коли не будет перед ним смирен и покладист. Но это только заставило Егора всерьёз задуматься, он затаил на Бедина обиду. А в свой черёд, Антип тоже с новой силой не взлюбил Егора лишь за одно то, что тот так рьяно вёл своё хозяйство. Таким образом, давнее к Егорy враждебное отношение отныне замешалось на классовой ненависти, и, конечно, не без зависти, особенно когда до него доходили слухи о ремесленнической хватке недруга, с чем в один прекрасный день к нему и пожаловал:
– Нy что, Егор, говорят, держишь мастерскую? – спросил Антип и жадно разглядывал его все надворные постройки, причём давно уже косясь недобро на дом, стоявший внушительно под железной кровлей.
– Да брешут люди, вот как заведу, так сам скажу! – ответил самодовольно Егор. – Нового у меня, Антип Сергеевич, ничего не завелось, – многозначительно улыбнулся, как бы поддразнивая наместника местной власти.
– Нету, говоришь, а жену в полушубок одел и сам ходишь почище кулака, может, и мне удружишь, тогда буду к тебе ласков? А то нашлю из финотдела инспектора, и пришлют денежный налог, понятно? Да и дом у тебя – целый дворец! Но это опосля поговорим, а пока на него особый налог присылать стану…
Это было ещё во время первых шагов Егора на поприще его скорняжного дела, и он ещё мог говорить с представителем власти посмелей.
– Дак что же моей жинке, зимой голой ходить? Завидовать, Антип Сергеевич, нехорошо и упрекать меня домом и стращать не надо. Нэповцам в городе можно всё, а мне нельзя попробовать? Ты же знаешь лучше меня, я и в подметки им не гожусь.
– В городе пусть как хотят делают, там свои власти, а в деревне истинно