Пущенные по миру. Владимир Аполлонович Владыкин
и от этого казались угрюмыми и безжизненными. Эту безрадостную картину усугубляло отсутствие детворы, которая раньше носилась по деревенским улицам гурьбой, а теперь даже малышни было почти не видно, и общая неприглядная картина поневоле наводила на тоскливые, безысходные мысли.
С германской братья вернулись добровольно, или, как в таких случаях говаривали у них по округе, дезертировали, и затем вплоть до октябрьских событий скрывались в лесах. «Царя теперя нема, – думали с охлаждением они, – служить, поди, некому, война сидит внутрях колом, можно и домой».
Тем временем по окружным деревням в голодном гневе поднялись обезумевшие крестьяне и стали нещадно грабить, растаскивать и поджигать помещичьи усадьбы. Однако кулакам тоже как следует перепало – все разбежались кто куда, дабы после собраться для отмщения. И братья Екатерины, воодушевлённые примером других, вышли из своих глухих укрытий, незамедлительно примкнув к бунтовщикам…
А как только началась Гражданская война, Егор и Епифан добровольцами подались в Красную армию, ведь беляки представляли для них серьёзную опасность, так как могли наказать за дезертирство. Однако провоевали недолго, вскоре после ранения в ногу первым вернулся Епифан и теперь прихрамывал; мать была нескончаемо рада возвращению сына хоть и покалеченным, но живым.
– Слава тебе господи, – приговаривала Мария Григорьевна, в слезах встречая сына в горнице, – живой, таперяча Егорку дождаться ба, и душа будя спокойна.
И, словно Бог услышал слова старой матери, буквально следом, правда глубокой ночью, в двери сеней кто-то осторожно и воровато постучал.
– Епиша, пойди-ка, милай, открой, кто жа это там? – обеспокоенно, перекрестясь на образа, обронила мать.
В избу из сеней ввалился Егор, а за его спиной, поменьше ростом, к нему кто-то робко тулился. Из-за многодневной ходьбы по большакам брат выглядел донельзя уставшим и уморенным, и в сумраке горницы почему-то не смотрел спокойно, а буквально зыркал затравленным суровым взглядом. Мать присмотрелась и поняла: оказывается, в шинели с ним пришла молоденькая симпатичная девушка; она почему-то пугливо жалась к руке Егора, точно боялась: дескать, свои его примут, а её, как беспутную, выгонят в осеннюю сырую дождливую ночь.
«Батюшки небесный, – прошептала испуганно Мария Григорьевна, страшась собственного сына, – что жа он это пришёв по ночи, ай днём чаво нельзя было? – и в груди недобро заёкало, она снова быстро перекрестилась.
– А чего ты, старуха, смотришь как на волка? – кривясь, спросил Егор. – Принимайте вот прямо с невесткой, – прибавил он с весёлой усмешкой.
От его слов девушка стыдливо потупила взор. Екатерина тут же подала ей стул с приглашением сесть. Егор неспешно, с некоторым высокомерием осмотрел горницу, освещённую слабым светом лучины, затем небрежно бросил вещмешок на стоявшую у стены лавку.
– Вот-то радость какая,