Чисто Питерская Хтонь. Катерина Старк
такой же липкий, как и под ногами, снег крупными хлопьями падает на головы и плечи, оставаясь сугробами на тёмной спецовке.
Костя оглядывается на отряд: егеря вереницей идут по едва протоптанной тропинке вдоль стен Меншиковского дворца. Ветер со стороны Благовещенского моста кидает в лицо шмотки колючего, холодного. Шмотки, похожие на снежки, которые кто-то собрал и теперь развлекается, соревнуясь в меткости. Неприятно, через шаг приходится сплёвывать и вытирать глаза. Впереди Университетская набережная. Соболев слышал, как экскурсоводы говорят про древнеегипетских сфинксов «украшение», «редкости» и даже «защитники». Костя иногда диву дается, что у бездарей считается защитой города. Если бы они знали хотя бы десятую часть…
За спиной Кунсткамера со своими уродцами. Благо они ни на какие праздники не бунтуют. А вот сфинксы, их в городе много. Пришлось открывать дополнительный набор егерей, чтобы усилить бригады. Особенно эту. Иначе с «защитничками» им просто так не справиться. Точно хотя бы один вырвется и побежит по городу народ пугать.
Костя проверяет экран мобильника, один за другим от отрядов приходят уведомления «на месте».
– Хорошо, что метель, – старший егерь, Михалыч, похожий скорее на медведя в этой свой облепленной снегом шубе, оглядывается по сторонам, когда отряд останавливается у сфинксов. Михалыч как будто шеей не может крутить, всем телом поворачивается то направо, то налево, – лапотники по домам сидят, пока мы тут с кошаками возимся.
– Это раньше отдел с ними не справлялся, чем только не прикрывали разрушения, даже наводнениями. А последние годы…
– Большуха говорит, что в этом году пророчества неясные, – Михалыч мрачно перебивает Костю.
– Ага, понятно. Большуха. Давайте по плану, – командует Соболев, поправляя перчатки.
Ему предыдущего раза хватило, когда все отделы узнали, что в универе он участвовал в чухонских ритуалах. Каждый норовил спросить: едет ли он прыгать через костер в июне или может быть, будет собирать в лесу листья и ветки на Осенины. Костя, конечно, не стал усугублять ситуацию и объяснять, что у коренных этот праздник называется иначе. «Рассказывать это только подкармливать их приколы», – решил тогда Костя и в коем-то веке промолчал.
И все-таки змеиный комок в солнечном сплетении вьется, дергает. «Может и надо было что у Большухи уточнить», – прикидывает Костя и сам же себя уговаривает, – «ты профессионал, неужели сам не разберешься». Последнее почему-то звучит голосом отца. Костя мотает головой и снова смотрит на часы. Пока что все идет по плану. Егеря раскрывают сети, переливающиеся золотыми искрами сдерживающих заклинаний, и накидывают на ещё не оживших сфинксов.
– Резче, мужики, что-то у меня предчувствие дурное, – гаркает на всех Михалыч и егеря ускоряются: на головы, украшенные клафтами, накидывают канатные петли и привязывают к колышкам, вбитым меж плит. Едва успевают, по гранитным бокам уже трещины ползут и рык, глубокий зычный, прямо из кошачьей груди слышен.
– Приготовьтесь! – Соболев смотрит