Сказка 247-В. Дмитрий Александрович Горбунов
нам не там, а там – не здесь. Здесь работать не надо – скатерть самобранка и сказочная утварь сами всех накормят, а вот в реальной жизни приходится постоянно выискивать возможность заработка на кусок хлеба с маслом.
– Да не ссы ты, братан, там в дурках у них бесплатно кормят и санитарки сиськастые – подбодрил Горбуна Шалай-Балай.
– Дима, когда ты приходишь на работу, то выходить из образа надо полностью. Поверь мне, так всем будет лучше. Мы все так делаем, если чё, – сказал по-дружески Митрофан. Но Горбун его уже не слышал. Он сидел на рабочем совещании, проводимом в ФГБУ Минобороны Эрэфии, и ему казалось, что он находится в самом эпицентре сказочных событий…
«Ну что молчишь, как не родной, давай рассказывай» – обратился к Горбуну голос Николая Алексеевича. «Что ты намерен делать дальше, писаниной своей сутяжной заниматься, или работать, наконец, начнёшь, как все нормальные люди?» – спросил всё тот же голос.
Горбун поплыл, погрузившись в прострацию. Ответа у него не было. Шефа он уважал и боялся. Николай Алексеевич подобрал Горбуна практически с улицы и предложил ему хорошую работу в тот момент, когда у Горбуна не было средств к существованию.
Но прекратить писать главному герцогу он не мог (не в ущерб основной работе, конечно). Дело всё в том, что Горбун знал о сговоре Герцога и всей его тайной канцелярии с Драконом и поэтому периодически искал в заросшем бурьяном правовом поле их уязвимые места.
Главный Герцог с Драконом мутили свои мутные мутки, бесстыдно обдирая жителей сказочного Королевства до последней нитки их истончённого, но непоколебимого социального терпения. Страх и голод царили во всех тринадцати Герцогствах.
Наконец-то через три дня и две ночи друзья добрались до своей цели…
Часть третья – Драконье логово
Когда братья проникли в пещеру дракона, то вместо чешуйчатокрылого уёпища они увидели хорошо пахнущего сверхчёткого пацана. Они сразу поняли, что никакой ошибки здесь нет. Они у цели. Это был Дракон.
Образ вонючего огнедышащего птеродактиля выражал лишь внутреннее состояние его испепеляюще-бездушной души и достаточно эффективно эксплуатировался им в качестве устрашающего средства для окружающих его менее четких, чем он сам, пацанов. Внешне же он представлял из себя исключительно вежливое человекообразное существо. Он имел всё. Более того, это «всё» само выстраивалось к нему в очередь, чтобы он смог его поиметь: банкиры приносили ему деньги, чтобы он обеспечивал им крышу от бюрократического беспредела, творящегося в герцогстве и, тем самым, увеличивал их доходы; женщины отдавались ему беспрекословно, лишь бы утолить его похоть любыми, вплоть до самых изощренных, способами, по любви или за деньги банкиров, неважно; народные массы бились в иступляющем стяжательстве о его неумолимость; художники рвали свою душу в испепеляющем постмодернистском поиске – мир вставал пред ним на колени, принося своих лучших сынов ему на алтарь жертвоприношений. Когда изобилие начинало утомлять его, теряя