Саврасы без узды. Истории из купеческой жизни. Николай Лейкин
на площадке, да те с него дорого запросили. „Ну, – говорит, – и так сойдет“». Поставили кесонт – кувырком, поставили другой – то же самое. Бился-бился, увидал, что супротив водяной силы ничего без удоблетворения не поделаешь, и купил быка. Как только его убили и бросили в воду, так и дело на лад пошло. И действительно, вот теперь в лучшем манере назло перевозчикам по мосту ходим, – заключил столяр.
– Сердятся, поди, перевозчики на строителя-то? – спросил купец.
– Страсть! Еще бы не сердиться, коли он у них выручку отбивает. «Мы, – говорят, – рано ли, поздно ли, а бока ему намнем». Сказывают, что спервоначала-то с удовлетворением к нему ходили, кузовок вина и кулек с чаем и сахаром носили, только запри, мол, мост и не пущай публику, да не принял он от них.
– Где ж на чай и сахар польститься, коли эдакий подряд держит! – согласился купец.
– Что чай и сахар! Перевозный арендатель готов бы и коляску с парой рысаков прожертвовать, да боится, чтоб по шее не попало. Это мне один перевозчик рассказывал.
– Что ж, это хорошо, коли человек твердый. Вот мы теперича на Охтинское кладбище идем, так помянем его за это. Как строителя-то звать?
– Струве, инженер Струве, – отвечал мастеровой.
– Это фамилия, а имя-то как?
– Имя-то! Да немец он, так, поди, наверное, Карл Иваныч.
– Ну, коли немец и Карл Иваныч, то в православное заздравное поминовенье записывать нельзя. А жаль, потому добра публике много делает. Вот у меня теперича жена ни в жизнь бы через перевоз не поехала, потому страх как воды боится, а тут идет.
– Потап Потапыч, да я его под видом Ивана могу помянуть, – откликнулась купчиха.
– Нет, уж это не модель. Действительности никакой не будет. Ну, чего ж стала? Трогайся в путь-то. Рада, что постоялый двор себе нашла.
Купеческое семейство снова тронулось гуськом в путь. Мастеровой шел сзади их.
– Купец, а купец, поди, ведь новопреставленного родственника на кладбище-то поминать идешь? – спрашивает он.
– Его самого, – дал тот ответ.
– Поди, такие мысли в голове содержишь, чтоб в трактир зайти перед кладбищем-то?
– Верно! Что верно, то верно. Угадал. Попродуло меня на мосту-то.
– А коли угадал, то пригласил бы и мастерового человека с собой за компанию на пятачок выпить.
– За угадку изволь.
– Ну уж… Что уж… Это до святой-то кутьи? Да где ж это видано! – застонала жена.
– Анна Мироновна, цыц! Молчать! Ты знаешь, что я этого скуления не люблю! – прикрикнул на нее купец.
В парикмахерской
Воскресный день. В церквах звонят к обедне. В парикмахерскую забегают купеческие сынки «подвиться», чиновники старого закала и военные побриться. Работа кипит. Шипят каленые щипцы в руках ловких подмастерьев, прикасаясь к жирно напомаженным волосам, звонко скребет хорошо отточенная английская бритва о взмыленные подбородки, мерно звякают ножницы. Некоторые из пришедших в парикмахерскую дожидаются своей очереди, курят