Гостинодворцы. Купеческая семейная сага. И. И. Мясницкий
весенний воздух и залюбовался расстилавшеюся перед его глазами картиной простора. Давно знакомая картина; но как она была отрадна сердцу Сергея! Всякий раз, как только ему приходилось быть на фабрике, он наслаждался ею и чувствовал себя свободным и беспечным, как птица. Он улыбался и этой сверкавшей серебром речонке с ее крутыми берегами, поросшими кустарником, и говору зеленого леса, подернутого синеватой дымкой испарений, и пению птичек, распевавших немолчно свои любовные песенки в весеннем воздухе, напоенном ароматом полевых цветов и смолистых сосен, красневших на опушке леса. В такие минуты, минуты общения с природой, он забывал всю горечь и пошлость городской жизни, с ее мелочными тревогами и заботами, и с чисто юношеским восторгом отдавался охватывавшему его волнению.
– Андрей, ведь это дикие утки кричат? – спросил он у своего кучера, улыбаясь счастливой улыбкой.
Андрей посмотрел на реку и вытянул кнутом лошадь.
– Дичь, Сергей Афанасьич, – ответил он и, повернув свою красную загорелую «лупетку», оскалил белые, как сахар, зубы. – Да тут и гуси бывают; намедни двенадцать штук вдруг, покеда за ружьем домой бегал, улетели.
– Как же ты смеешь стрелять до Петрова дня? – улыбался Сергей.
– А чего же их не стрелять, коли они сами под ружье лезут? – ответил Андрей и раскатился дробным смехом. – Не лезь!
– Ну, что у нас, все благополучно?
– Все-с слава богу. Третево дни один из Денисовки в машину рукой попал, так помяло малость, а то ничего, слава богу.
– В больнице лежит?
– Свезли. Жена уж оченно убивалась, потому руку-то у него отняли… левшой теперича стал, – добродушно добавил Андрей, подхлестывая лошадь.
– Как же это он так?
– От глупости от своей… поправить там что-то хотел, ан вон какое дело вышло – руки лишился.
– Семейный?
– Восемь ртов на его шее сидят… Жена, я тебе скажу, Сергей Афанасьич, так в голос и голосит…
– Что же директор?
– Жемс Иваныч-то? Да дилехтору что же… нехристь ведь…
– Что ты чушь болтаешь, Андрей? Он такой же христианин, как и мы с тобой.
Андрей повернулся, посмотрел недоверчиво на Сергея и тряхнул головой.
– Может, и хрестьянин, да веры жестокой… штраховать было хотел…
– Кого?
– А Никифора… которому сичас руку отняли.
– Андрей, не городи вздора! – вспыхнул Сергей.
– Сичас помереть, Сергей Афанасьич… потому в машине через эсту Никифорову руку порча произошла.
– Негодяй!..
Сергей хотел еще что-то прибавить, но смолк. Он знал отлично порядки, заведенные на фабрике его отцом и англичанином-директором, этою «ходячей машиной», как называли его все служащие на фабрике. Теперь директора играют совсем не ту роль, какую играли тридцать лет тому назад. Директора-англичане на фабрике были тем же, чем были управляющие-немцы у помещиков во времена крепостного права, то есть были полновластными хозяевами и вводили порядки по своему усмотрению, не справляясь ни с нравами, ни с обычаями фабричных,