На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин. Николай Лейкин
Да и рано вы пришли в Питер насчет заработков. Надо бы позже, так к началу мая месяца. Конечно, вы от голодухи, но все же лучше было бы до Еремея-то Запрягальника промаячить.
– Нам бы хоть какую-нибудь работу, – проговорила Арина. – Мы вот на Никольский рынок пойдем, так зарываться не станем. На огород так на огород, поломойничать так поломойничать, на фабрику так на фабрику.
– От Никольского рынка, милая, на фабрики не берут. Там либо на огород рядят, либо в прислуги.
– Ну, в прислуги.
– А ты делать-то что-либо по домашеству умеешь ли? Ведь в прислуги берут, так тоже спрашивают, чтоб все умела, что около господ требуется.
Уезжая от лавочки, мужик и баба рассказали Акулине и Арине, как пройти к Никольскому рынку. Напившись квасу, Акулина и Арина отправились в путь. По дороге им попались еще два-три огорода. Они заходили на них, но там жили только хозяева с двумя-тремя работниками, которые и исполняли первоначальные весенние огородные работы. Женщин же работниц покуда еще не требовалось.
Только часу в четвертом дня пришли Акулина и Арина к Никольскому рынку и расположились под навесом на скамейке среди десятка баб и мужиков, так же, как и они, ожидающих найма. Акулина и Арина были сильно уставши. Сегодня им пришлось пробродить более десяти верст.
Как только Акулина с Ариной появились под навесом около Никольского рынка, на них тотчас же было обращено внимание всех присутствовавших там мужчин и женщин. Все начали коситься на них и осматривать их с ног до головы.
– А бабья-то-таки подваливает, – произнес рослый старик-носильщик типа николаевских солдат с пробритым, начинающим порастать седой щетиной подбородком, – и кивнул на Акулину и Арину бродячему сапожнику, чинившему ему сапог. Так как один сапог был у сапожника, то носильщик вследствие этого был на одну ногу бос. Одет он был в рваную кожаную куртку, опоясанную в несколько раз толстою веревкой, на одном конце которой висел кожаный набитый мочалой тюфячок для ношения тяжести на голове. Сапожник, постукивавший молотком по подошве сапога, отвечал:
– Да, брат, голодуха-то – не свой брат. Из всех щелей лезут. Страсть, что этой самой бабы нынешним летом в Питер припрет. Ведь вот наши, тверские, еще не тронулись, а и наши полезут. Вы каковские, сестрицы, будете? – спросил он Акулину и Арину.
– Боровичские, Новгородской губернии, милый человек.
– Пешком в Питер-то пришли?
– Ино пешком, ино по железной дороге.
– Так. Порядок известный. Многие ноне из-за голодухи пешком придут.
Разговор пресекся. Находившаяся под навесом баба-торговка, продававшая с лотка соленую рыбу и хлеб, крикнула Акулине и Арине:
– Трески, тресочки, умницы! Рыбки с хлебцем позоблить не хотите ли?
– Обедали уж, благодарим покорно, – отвечала Акулина.
– А ты так, без обеда поешь. Ох, чтой-то у меня ноне за покупатели скупые! И десяти фунтов рыбы с утра не продала.
– Продай в долг без отдачи, так куплю, а то на какие шиши, коли вот я второй день без найма