Мы нарушаем правила зимы. Ксения Шелкова
же в ответ бросалась ей на шею, ласкалась и умоляла не чинить препятствий её счастью… Нарышкина-старшая ненадолго оттаивала, затем снова и снова принималась уговаривать Софи не быть столь легкомысленной и прислушаться к голосу разума. На что Софья иногда смеялась, а порой дулась, уходила к себе, даже плакала…
– Понимаете, Владимир Андреевич, maman любит меня и страшно беспокоится о моём здоровье. Но – в глазах наших друзей я веду себя неправильно! Это сбивает маменьку с толку, да ещё она уверена, что его величество не одобрит…
Владимир кивал и понимал, что всё это может тянуться очень долго, если не предпринять каких-либо решительных шагов. Благодаря своей обходительности, манерам и отличному знанию французского языка он был на хорошем счету в Министерстве иностранных дел и у своего патрона, господина Нессельроде. Однако на мать Софьи Дмитриевны всё это, по-видимому, не производило никакого впечатления. Как Левашёв ни пытался понравиться ей, Нарышкина-старшая оставалась холодна. А Софи это ужасно огорчало.
– Ничего, не обращайте внимания, Владимир Андреевич! Я уверена, маменька ещё оценит вас по достоинству, и даже полюбит!
Только вот неизвестно, когда это могло произойти. Владимир пока не спешил делать предложение руки и сердца, не желая получить от её матери категорический отказ.
Они с Софьей Дмитриевной теперь часто бывали вместе на балах, приёмах, обедах. Ходили различные слухи о дуэли, на которой граф Левашёв дрался за Софи с двумя противниками: Шуваловым и Шаинским. Последний никаких подробностей не рассказывал – по официальной версии он сам разрядил пистолет себе в грудь, случайно нажав на курок. У Владимира же рана была навылет, и он тоже отнекивался «неосторожным поведением с оружием». А уж граф Шувалов, который остался невредим и не стрелял, вообще отказывался даже обсуждать эту историю.
Таким образом, в глазах светских сплетников Владимир Левашёв смотрелся героем. Даже то, что будучи в трауре по супруге, он решился ввязаться в дуэль, извинялось его горячим нравом и безумной любовью к прелестной Софье Дмитриевне.
На очередном журфиксе у госпожи Нессельроде они с Софи, с чашечками английского чая в руках, устроились у камина, где подмигивали догорающие угольки. Нарышкина-старшая уже не хмурила брови так откровенно, как в самом начале их романа, но всё равно смотрела неодобрительно.
– Мне ужасно не хватает времени наглядеться на вас, дорогая, – тихо сказал Владимир. – Подумать только, я смогу любоваться вами лишь два или три часа! А на следующий день мне снова придётся идти на службу и томиться в ожидании новой встречи!
Софья ласково взглянула на него.
– Если только вы не шутите, я могла бы сказать матушке, что принимаю приглашение Мари Завадской побыть немного у них в усадьбе, подышать там свежим воздухом. Мама всегда одобряет, когда я думаю о своём здоровье!
– Великолепная идея! – вскричал Левашёв. – Господин Завадский вечно зазывает меня туда! А во время той самой охоты, когда на