В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917. В. В. Арамилев
– лень.
Встретил в обед Граве.
– Оскандалилась наша непобедимая, – говорю я ему.
Сдержанно пожимает плечами.
– Ничего не поделаешь. Судьба. Все в руках всевышнего.
Меня взорвало это тупоумие.
– Не пойму, Август Оттович, какому богу вы молитесь. Христу, изгоняющему кнутом торгующих из храма, или Христу, учившему подставлять правую щеку, когда бьют по левой? Или, наконец, богу Спинозы и богу Бергсона.
Он обиделся и густо покраснел.
– С вами бесполезно говорить на эти темы. Вы не верите в наличие бога. Не верите в историчность евангелий. Что ж? Дело вкуса. Теперь безверие становится модой.
Не дожидаясь моих возражений, он строго поджал сухие губы, повернулся и пошел прочь.
Какой кретинизм, в самом деле!
Спрятался за широкую спину своего бога и думает, что ему все ясно. Нашу армию разбили – так бог захотел. Холера скосила полдесятка губерний – так захотел бог. Под трамвай попал на улице и ног лишился – так бог захотел.
Сто тысяч на бегах выиграл – опять тот же бог помог.
Попы, выдумавшие бога, создали хороший заслон для тех, кто творит всякие мерзости, защищая этим заслоном прогнивший класс эксплуататоров от гнева эксплуатируемых.
Я спекулирую на бирже, создаю искусственный голод, развратничаю, пью, убиваю, воюю, граблю, но мое дело маленькое. Я ни за что не ответствен. Мало ли куда я ехал: я – не я, лошадь – не моя. Надо мной есть бог, ему виднее, что и как. Всякий мой шаг и удар предопределены свыше.
Выгодно всем Граве жить с такой философией.
Сегодня в газетах напечатано:
«Вследствие накопившихся подкреплений, стянутых со всего фронта благодаря широко развитой сети железных дорог, превосходные силы германцев обрушились на наши силы около двух корпусов, подвергнувшихся самому сильному обстрелу тяжелой артиллерии, от которой мы понесли большие потери…
Генералы Самсонов, Мартос, Пестич и некоторые чипы штабов погибли…»
В офицерских кругах серьезно говорят об измене генерала Ренненкампфа и министра Сухомлинова.
Но как бы там ни было, русская армия переходом в наступление отвлекает внимание и силы немцев на свою сторону.
Спасает Париж…
Отделенный первого отделения нашего взвода Шлаков, поправляя в строю мордвина Анапова, так сильно дернул его за ухо, что сзади лопнула ковка и кровь струйками потекла по шее, заливая ворот гимнастерки.
Анапов – наредкость тихий и симпатичный парень – стоял с побелевшим лицом неподвижно, как статуя, не смея даже вытереть кровь; только вздрагивающие губы выдавали его внутреннее волнение.
Шлаков вывел Анапова из строя и приказал ему идти во взвод.
Проводив его, возмущенно кричал:
– Нагнали теперь всякой сволочи: мордва, чувашья, татарва, черемисия! Недостает только жидов. Скоро и жидов пригонят, пожалуй. Теперь такое время – всего можно ожидать. И это лейб-гвардия? Разве могут инородцы что-нибудь понимать? Ты его, сукина сына, хошь насмерть изувечь,