В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917. В. В. Арамилев
быть, «лик мой был ужасен» – отделенный, слова не сказав, опустил занесенный на меня кулак и, повернувшись на каблуках, рысью выбежал из помещения взвода. Вслед ему несся разноголосый злорадный смех солдат. Мне сочувственно улыбались, меня успокаивали наивно и неумело.
Я лег на свою постель. На душе было мерзко. Все казалось ужасно глупым.
Хорош бы я был в драке с ефрейтором.
Грубо, глупо, идиотски глупо, но все-таки я бы ударил его.
Через десять минут меня позвали к нашему ротному командиру.
Он прочел мне целую лекцию о недопустимости моего поведения. Говорил что-то о разлагающем влиянии на солдат, а я, слушая его краем уха, думал о чем-то постороннем и хотел только одного: чтобы меня поскорей отпустили и оставили в покое.
Закончив нравоучение, сказал:
– А сейчас я отправлю вас на гауптвахту на трое суток.
Я молчал, точно меня это не касалось. Мне казалось, что капитан обращается к какому-то абстрактному русскому солдату.
– Вольноопределяющийся Арамилев! На гауптвахту шагом ма-арш!
Слова команды вывели из столбняка.
Я с облегчением повернулся, радуясь тому, что наконец «свободен».
Взводный третьего взвода проводил меня и сдал под расписку дежурному по гауптвахте.
Из рядов и весей, из затерянных уголков стекаются в наши казармы материнские и отцовские «грамотки» с поклонами нижайшими, с подробными описаниями семейных и деревенских событий.
Почтальон ежедневно приносит в ротную канцелярию пачку грязных, засаленных самодельных конвертиков, испещренных кривыми иероглифами адресов.
В предпроверочный перерыв письма раздаются. Это – самый счастливый час для солдата. Люди, насильно оторванные от близких, от родной обстановки, замурованные в стенах казармы, только и живут письмами.
Письма связывают их с другим миром, поддерживают горение души, активность, волю к жизни, дают то, без чего нельзя жить на земле.
Получение писем в казарме, как и в тюрьме, – праздник.
Великая радость льется со страниц письма в болезненно обнаженную душу солдата.
И этот единственный, редкий час радости, которого с таким нетерпением ждет каждый, начальство умудрилось превратить в час скорби, слез и проклятий.
Выдачу писем производят взводные командиры.
И, конечно, они не преминули обратить ее в балаганное зрелище, в дикое издевательство над человеком.
Солдаты не могут получить от взводного письма по пять-шесть дней.
Взводный Бондарчук заставляет каждого пришедшего за письмом ходить на руках, плясать, петь. Когда находит пляску неудовлетворительной, велит приходить за письмом на другой день.
Взводный Хренов пришедшему за письмом приказывает:
– Расскажи, как с девкой первый раз согрешил.
Женатым предлагает рассказать о «первой» брачной ночи…
И когда рассказчик, стесняясь присутствующих, старается быть лаконичным, избегает сальностей, Хренов командует «кругом» и не отдает