Немецкая философия. Философия времени в автопортретах. Том 3. Под редакцией д-ра Раймонда Шмидта. Валерий Алексеевич Антонов
может порождать противоположные суждения и оценки при разных обстоятельствах. Мы часто обнаруживаем, что так оно и есть на самом деле: теоретические различия, например, обусловлены лишь несходством имеющихся или рассматриваемых данных, этические – различной интерпретацией действий, подлежащих оценке, и, таким образом, и то и другое исчезает, как только фактические условия суждения или оценки согласованы. О том, что так и должно быть, можно догадаться, если принять во внимание, что разногласия существуют практически только в сложных случаях, предполагающих неопределенное количество данных или открытых для множества интерпретаций, тогда как согласие становится тем больше, чем проще рассматриваемые случаи. – Во-вторых, часто молчаливо предполагается, что эмпирический метод может стремиться только к «генетическому» объяснению, то есть к тому, чтобы вывести наши теоретические, этические и эстетические прозрения из чего-то иного, например, из случайных ассоциаций или гедонистических чувств. Но это неверно: эмпирическое исследование может, как в жизни души, так и в природе, выявить как вечные законы, так и исторически обусловленные закономерности, которые можно объяснить каузально; оно должно даже пытаться везде проследить, как последние восходят к первым. Применительно к рассматриваемому нами вопросу это означает, что в равной степени можно допустить, что мы подразумеваем под словами истинное, доброе и прекрасное понятия, присущие нашей глубинной природе и как таковые имеющие общее и неизменное содержание, и что мы используем их для описания лишь случайных продуктов развития, которые в основном состоят из элементов, совершенно отличных от тех, которые находит в них наше самовосприятие. Так и в отношении принципов объяснения выбор эмпирического метода ни в коей мере не определяет того, что должно быть найдено с его помощью. – Наконец, в-третьих, теперь, когда эмпирическим исследованиям удалось доказать общность и оригинальность критериев, используемых в одной из этих областей, многие, конечно, зададутся вопросом, действительно ли следует думать и оценивать то, как эти критерии осмысливаются и оцениваются. Но этот вопрос также был бы необоснованным.
Ибо если бы то, что мы, по сути, подразумеваем под словами «истинный», «хороший» и «прекрасный», было доведено до нашего ясного сознания таким образом, то не было бы больше смысла искать высший авторитет для подтверждения или исправления этого мнения, чем мы могли бы разумно ожидать от этого высшего авторитета подтверждения или исправления понятий, которые мы связываем со словами «красный», «сладкий» или «треугольный». И если, принимая во внимание все соответствующие данные и исключая все мешающие обстоятельства, мы применяем эти термины к конкретному случаюј, то результат такого применения уже включает в себя неоспоримое понимание того, что любой, кто подразумевает под этими словами то же самое, что и мы, должен