Восприемник. Константин Александрович Алексеев
бойцов, помнил, кто откуда родом и даже когда у чьей матери и отца день рождения. Причем зачастую сам напоминал об этом забывчивому чаду и лично вел его на переговорный пункт, дабы тот поздравил родителя. Помнится, один из бойцов, вернувшись с почты, куда ходил с Костоевым, с восторгом рассказывал:
− Прикинь, пацаны − я только-только батю поздравил, так старшина у меня трубку забрал, и говорит моему пахану: мол, так и так, спасибо вам, Павел Тимофеевич, за сына. Достойного вы солдата воспитали…
Понятное дело, прапорщик был у солдат куда в большем авторитете, нежели офицеры. И не только потому, что дневал и ночевал в казарме. Что ротный, что его зам, не говоря уже о взводном-первогодке, были немногим старше своих подчиненных-срочников и опыта имели мало. Старшина же, прежде чем попасть сюда, отслужил десять лет в спецназе, воевал в Карабахе и Чечне, имел орден Мужества, а самое главное – краповый берет. Таковых во всей дивизии насчитывалось от силы два-три человека.
А еще прапорщика уважали за то, что тот хоть был и строг, но не лютовал, без нужды не гоняя подчиненных. Сам отслуживший два года срочной, он никогда не перегибал палку, умел понять солдата, когда надо – приструнить, а когда наоборот – чуть ослабить вожжи.
Однажды к Шаховцеву приехали Коротков с Ленкой. Иван подошел к старшине отпроситься на часок, дабы поболтать с друзьями в комнате посетителей. Прапорщик вызвался проводить его. А на КПП, бросив беглый взгляд на Влада и его супругу, неожиданно отпустил Шаха к ним в гости до вечера.
Учтивый Коротков попытался было всучить Костоеву бутылку коньяка, но тот наотрез отказался.
− Мы же от души, товарищ прапорщик… − начал было бывший однокурсник, но старшина вновь решительно покачал головой:
− Не надо, я сказал. Вы лучше ему дома рюмку налейте, только чуть-чуть, чтобы он нормальный в часть вернулся.
Но даже после этого Иван не был до конца уверен, что прапорщик относится к нему как-то иначе, чем ко всем остальным. Костоев так же отпускал за пределы части и других солдат, порой неофициально, под свою ответственность. Хотя Шаховцев чувствовал, что старшина все-таки выделяет его из общей массы.
Но домыслы есть домыслы. Правда открылась лишь спустя восемь месяцев.
В тот февральский вечер бойцы, как обычно, вернулись с ППС. После построения Шаховцев хотел было сбегать до отбоя к Пригарину, попавшему после сержантской учебки в соседнюю роту, но на пороге его окликнул дежурный:
− Шах! А ну давай бегом к старшине!
Досадливо ругнувшись про себя, Иван без особой охоты побрел к каптерке. Постучал, приоткрыл дверь, привычно козырнул:
− Разрешите, товарищ прапорщик?
− Вообще-то здесь офицер находится, − ворчливо отозвался из полумрака Костоев. – Так что разрешения надо не у меня спрашивать, а у товарища старшего лейтенанта!
− Ладно, Руслан, я ведь тоже не так уж давно в прапорщиках ходил, − раздался из глубины помещения знакомый голос.
Из-за стола поднялась плечистая