Восприемник. Константин Александрович Алексеев
благословение взяли у батюшки.
Иван промолчал в ответ. Больше всего на свете ему хотелось выспаться как следует, а не тащиться ни свет ни заря в церковь. Но не только Пашка с женой, но и все семейство Кропочевых замерли в таком трогательном ожидании, что было просто неудобно отказать им.
− Впрочем, это твое дело, − философски произнес восприемник. – Мне просто жалко тебя: ты уж восемь с лишним лет без Божьей благодати живешь…
− Нет-нет, я согласен, − торопливо произнес Шах и тут же заметил, как счастливо просияла Катя.
Но оказалось, что к принятию Святых Христовых Тайн надо было готовиться. Во-первых, ничего не есть, не пить и даже не курить после полуночи, а во-вторых, читать множество молитв. Впрочем, Ивану этого непосредственно делать не пришлось, а лишь креститься вместе со всеми да рассеянно слушать, как деловито, с расстановкой басит малопонятные слова Пашкин тесть Николай Матвеевич, а все остальные время от времени подхватывают хором: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!.. Воскресение Христово видивше, поклонимся Святому Господу Иисусу!..»
Вдобавок ко всему перед причастием надо было обязательно покаяться в грехах перед священником. Это повергло Шаховцева в ступор, хотя в детстве ему приходилось исповедоваться. Обычно в деревне накануне воскресенья они с бабой Нюрой шли к Игнатовым, где все вместе читали какие-то бесконечные молитвы, а потом Ваня под присмотром Пашки выводил на листке бумаги про то, как не слушался бабушку, сквернословил в компании сверстников и про прочие шалости. Местный священник, отец Иоанн, добродушно-укоризненно качал головой, изредка делал ласковое внушение, а затем накрывал голову мальчишки своим золотистым передником и, проговорив какие-то слова, из которых запомнилось лишь: «…Прощаю и разрешаю…», крестил через ткань макушку исповедника и отпускал с миром причащаться. Это продолжалось до самого Пашкиного ухода в армию. А после, повзрослев, Иван почувствовал, что все его естество противится этим исповедям! С чего это он должен выкладывать о себе всю подноготную какому-то попу?! Да и зачем вообще это все нужно?
В этом его поддерживала и мать, считая, что все священники и прочий церковный люд просто-напросто дурят людям головы, втюхивая втридорога недалеким простакам свечи, картонные иконки, книжки и остальную никому не нужную утварь, наживаясь на этом. «Видишь, я же в церковь не хожу – и ничего, жива-здорова!» − внушала сыну Ольга Григорьевна. Все это вкупе с обостренной подростковой гордыней помогло Шаховцеву одолеть непонятную робость и боязнь перед каким-то неведомым, а возможно, и не существующим Богом и, приехав в деревню на каникулы, наотрез отказаться ходить в храм. Тем более что вечный Ванькин наставник Игнатов, с кем на пару они посещали литургии, вот уже год тянул солдатскую лямку, а бабушка лишь сокрушенно вздохнула и отступилась.
Но сегодня Шах понимал, что своим отказом он запросто может огорчить всю эту странную, не от мира сего, семью, которая опекает его и заботится о нем, как о родном. Да к тому же они не требуют ничего взамен, лишь ненавязчиво