Лучанские. Юлия Волкодав
увела в ванную комнату, объяснила, как пользоваться ватой и марлей, и строго-настрого наказала никогда на эту тему не говорить, использованные материалы тщательно прятать в мусоре, а бельё в случае необходимости застирывать по ночам.
Единственное, что я понимала на тот момент, – ни маме, ни отцу нельзя говорить о том, что произошло у нас с Яковом. А плакала я от одиночества, о котором не подозревала раньше, но которое почувствовала так отчётливо, когда Лучанский уехал.
***
В первый день без Якова было невыносимо. Дом отдыха, который меня вполне устраивал ещё недавно, теперь казался какой-то скучной и унылой ночлежкой. Узенькая кровать, тумбочка, платяной шкаф и крошечный балкон с единственным стулом и натянутой вдоль перил верёвкой, на которой полагалось сушить полотенце и купальник. Строгое расписание завтраков, обедов и ужинов. Стандартный набор книг в библиотеке. Даже поход на пляж стал казаться повинностью. Все краски Ялты для меня словно померкли. Я хотела назад, в ту жизнь, где на меня смотрели не равнодушные глаза дежурной по этажу, а влюблённые Яшины. Где можно было пить кофе в постели и любоваться розами. Где мы купались в море только вдвоём, на безлюдном пляже, при свете луны, и целовались до одури. Где катались на катере, подставляя лицо солёным брызгам.
Мне кажется, я уже тогда поняла главное про характер Якова Лучанского. Он настоящий человек-праздник. Оптимист по жизни, умеющий создавать настроение не только себе, но и окружающим, способный видеть хорошее даже в серой реальности. Добыть где-то рано утром букет белых роз, сварить кофе, отправиться на катере искать дельфинов – всё это очень характерно для него. Если он влюблялся, неважно, во что – в человека или в идею, – он загорался, и его было не остановить. Что там букет… Вскоре я узнала, что он может усыпать всю кровать лепестками роз и внести тебя в спальню на руках. Может привезти из командировки мягкую игрушку размером с него самого, причём героически тащить её всю дорогу и даже купить для неё отдельное место в самолёте! А уже после перестройки, когда у нас появился дом, Яков, единственный в нашем посёлке, решил вырыть на участке бассейн! И никакие доводы, что все трубы зимой промёрзнут и полопаются, на него не действовали, он хотел бассейн! С подогревом, чтобы плавать в нём и зимой тоже, любуясь на снежные сугробы вокруг. И бассейн действительно вырыли. Разумеется, он функционировал ровно до первых заморозков. Но на следующий год Яков поменял все трубы и механизмы, а над бассейном возвёл стены и крышу: так у нас появилась собственная купальня.
С ним могло быть тяжело, горько, обидно… Но никогда не скучно. Он был так не похож на моего отца, живущего по строгим правилам советской жизни. Это я осознала гораздо позже. Но именно его непохожесть на обычного советского человека меня и покорила. Ну и бесконечное обожание в ярких голубых глазах, конечно.
И вот Яков в каком-то далёком Ашхабаде, а я механически хожу на завтрак, на пляж, в библиотеку. Звоню родителям. И с каждым прожитым днём всё, что произошло между мной и Лучанским, кажется всё более