Орест Никодимыч и другие. Виктория Орлова
И тут вдруг слышу – сверчок. Я сижу – он сверчит. Я сижу – он сверчит. Три дня сверчал без умолку. И вдруг подумалось мне: как же он без печки? Ведь помру – кто печку топить будет? А сверчки без тепла не могут. Замерзают они без тепла. И пришлось обратно жить – для него вон.
Ванька сидел тихо. Он представил себе, как это, когда никого нет на целом свете родного, ни мамы, ни папы и стало ему так грустно и так жалко дядю Петю, что на глаза его навернулись слезы. А дядя Петя тем временем налил чаю в две большие кружки и поставил одну перед Ванькой, потом достал карамельки в блеклых фантиках – Ванька такие раньше не видел даже. И Ванька вдруг понял, как грустно бывает летом Деду-Морозу. Вот он ходит по своему дому – без нарядных шубы и шапки, в длинных смешных трусах до колена, серой дырявой майке и валенках – и никто его не вспоминает до зимы. Зимой, конечно, хорошо – елка, дети, подарки… А потом опять – никому не нужен… И так ему стало жалко сказочного деда, что он слез с табуретки, подошел к дяде Пете и уткнулся ему в колени. Потом поднял голову и спросил:
– Деда… а как сверчок сверчит?
Дядя Петя поглядел на него ласково, улыбнулся:
– А пойдем на крыльцо, и услышишь.
Они уселись на крыльце пить чай с карамельками, а в доме снова заурчал моторчик.
– Вот тебе и сверчок, – сказал дядя Петя.
И Ванька понял, что вовсе не на мотоцикл похоже сверчиное стрекотание, а на быстрые удары маленького-маленького сердечка.
– Деда, а ты теперь живи для нас тоже, ладно? Мы же у тебя теперь есть? И в гости приезжай, на Новый год. А еще я тебе письмо напишу, когда писать научусь – я в первый класс осенью поступаю. И мы еще в гости к тебе приедем, сверчка слушать, ладно?
Дядя Петя ничего не ответил, только погладил снова Ваньку по голове, улыбнулся и кивнул.
Декабрьским вечером Ванька сидел за столом и старательно выводил: «Здравствуй деда. Как ты жывешь? Я жыву харашо. Приежай скорее к нам в гости и возми с собой Сверчка штобы он не замерз».
Одинокая жизнь мастодонта
Мастодонт отечественной литературы Игнатов сидел в кресле-качалке, пил растворимый кофе, рассеянно глядя в окно и покачивая тапкой. Вторую тапку Игнатов, очевидно, забыл где-то под кроватью. Или под столом, неважно. Что ему, самому Игнатову, тапка, когда в голове зреет замысел нового романа. О нем, о романе, думал Игнатов, поеживаясь от утренней прохлады и кутаясь в махровый мастодонтовый халат. За окном туманился тропический пейзаж. Игнатов попытался сконцентрироваться и вникнуть в детали оного, но сквозь туман так толком ничего и не разглядел. «Зрение падает, – подумал Игнатов, вздохнул и покачал головой. Потом вспомнил Наташу: – А хорошо это она придумала – окно во всю стену». Воспоминание о Наташе, серой бабочкой порхнув в мозгу, мигом попортило Игнатову всю ткань будущего романа.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу