Соперник Цезаря. Марианна Владимировна Алферова
их всех, с их имуществом, женами, детьми. И что же, от многих я слышу доброе слово? Приходится самому заботиться о славе. Помпея в те памятные дни не было в Риме, но он непременно должен узнать о моем мужестве при подавлении заговора. Я намерен выступить в присутствии Помпея с речью о моем консульстве.
– Зачем? – Клодий удивленно приподнял бровь.
Вопрос обескуражил Цицерона. Уж не насмешничает ли Публий Клодий? Цицерон глянул на молодого человека с подозрением. Тот был совершенно серьезен. Разве что глаза… Но по глазам Клодия ничего не понять – в них всегда дерзкий вызов и затаенная насмешка. Даже какого цвета они – не разберешь, то ли светлые, то ли темные. Глаза мудреца и подлеца одновременно.
– Помпей Магн больше солдат, нежели политик, но его мнение ценится высоко в Риме, – заметил Цицерон.
– Марк, да ты трусишь! – рассмеялся Клодий. – Что с тобой?
– Я чувствую себя таким одиноким, – признался консуляр. – Вокруг столько злобы. Знаешь, какой день самый счастливый в моей жизни? Да-да, тот декабрьский день, когда я подавил заговор. Рим на мгновение стал единым, как всегда в час опасности. Но тот час миновал, и вновь все смотрят друг на друга волками, думают лишь о деньгах и подличают, подличают…
Цицерон внезапно замолк.
– Говори! – попросил Клодий. – Я люблю слушать, когда ты так говоришь.
– Да что там! – Цицерон махнул рукой. – Надеюсь, боги, покровители этого Города, вознаградят меня за мои заслуги.
Секретарь тем временем продолжал писать, как будто и не было никакого разговора в таблине. Клодий приметил это, подался вперед и вырвал из рук Тирона табличку и стило. Попытался прочесть написанное, но не смог: вместо привычных латинских или греческих букв на воске змеились незнакомые закорючки.
– Что это?
– Мой шифр, доминус. Для быстроты записи. Значков много, пятьдесят шесть тысяч, зато я успеваю записывать за говорящим почти дословно.
– Не надо за мной записывать! – Обратным концом стила Клодий разровнял воск. – Я сам излагаю свои мысли. Так надежнее.
– Мой Алексид, оставь нас. У нас будет очень важный разговор, ведь я угадал? – Цицерон понимающе улыбнулся.
– Разумеется.
– Тирон, пусть подадут нам вина. Скажи, что доминус велел. – Цицерон повысил голос, но было сомнительно, что приказ исполнят. Теренция наверняка распорядилась не открывать погреб. На кухне слова «доминус велел» – пустой звук. Теренция хорошо помнила, какое приданое она принесла в дом супруга.
– Есть одно дело, которым я хочу заняться немедленно. С надеждой на твою поддержку, – сказал Клодий.
– Так о чем же речь? А, подожди, подожди. Послушай вот это! – Цицерон схватил со стола свиток и развернул. – Какие замечательные выражения, оцени: «Я уже давно увидел, что в государстве нарастает какое-то страшное безумие, и понял, что затевается и назревает какое-то зло, неведомое доселе…» Ну, как? Это моя «Четвертая речь против Луция Сергия Катилины».
– Какая