Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая. Андрей Викторович Кадыкчанский
которая тянется строго параллельно ВПП. Прямая, как стрела, длиной километров восемь. А рядом, между канавой и аэропортом, видна площадка, похожая ещё на одну взлётку, только короче. Старая, вся заболочена и кочкарником поросла.
Приземлились, говорит, как сдал задание в штурманскую, так сразу бегом к деду одному, он там начальником службы аэродромного обеспечения. Начинал работать в аэропорту ещё во времена ленд-лиза, когда американские самолёты с Аляски в Союз перегоняли. Задал ему вопрос насчёт канавы с «заброшенной взлёткой», а тот серьёзно так посмотрел и рассказал ещё одну странную историю.
Говорит, когда первый аэродром строили, отсыпали грунтом первую попавшуюся подходящую площадку. Одну из двух, что уже имелась. Вторую за ненадобностью не трогали, хотя изначально планы такие были. А когда после смерти Сталина начали удлинять и расширять оставшуюся с войны полосу, прилетели из Магадана маркшейдеры с рейками и нивелиром, «стрельнули» отметки высот, и оказалось, что съёмка-то и не нужна, по сути. Площадка вся идеально ровная по горизонту.
Осталось только отсыпку сделать, чтоб удлинить имеющуюся полосу. И удлинили до трёх километров, чтобы Ил-14 можно было принимать. А канаву на его памяти никто не рыл. Никто не помнит, как она появилась. Так-то вот! Получается, что аэродром там был уже тогда, когда ещё и авиации на Колыме не было.
– Пернатый, где ты всех этих историй набираешься только! Ну, сказочник…
– А я-то чё? За чё купил, за то продал…
Всю неделю мы вкалывали, как черти, с утра и до позднего вечера. Несмотря на то, что Урюк не приехал, и тётя Галя не могла посчитать, сколько мы леса прочистили, все прекрасно понимали, что работаем мы не за страх, а за совесть. Хотя… Да, деньги – изобретение мерзкое, но всё же лучше, когда они есть, и желательно побольше. Потому мы и напросились на прочистку, что здесь капусты можно срубить за короткий срок по максимуму.
Буря
В среду после обеда разразилась страшная гроза. Гром гремел так, словно в ста метрах от нас вела огонь батарея крупнокалиберных гаубиц. Сверкали молнии. Одна у нас на глазах ударила в одинокую старую лиственницу на обочине. Во рту стало кисло, как будто лижешь лезвие ножа. Кожа на всём теле натянулась, как на барабане, и покрылась мурашками.
Непередаваемое чувство восторга! Лёгкий трепет страха лишь усиливает ощущение единения с миром. Запах озона и мокрой смолистой хвои наполняет голову безудержным весельем, и мы, промокшие до нитки, хохочем, как сумасшедшие, при каждом очередном попадании в землю огненного копья с неба.
Внезапно тучи расходятся, и солнце начинает палить с удвоенной энергией. От края до края долины повисла дивная радуга. Одежда парит. Воздух влажный, словно в парной кто-то только что вылил на каменку полный ковш воды. Дышать трудно, но от разразившихся лесных ароматов голова идёт кру́гом.
– Всё, парни. На сегодня закончили. Айда в стойбище! – командует бригадир. Возражающих нет. Кладём топоры на плечи и дружно шлёпаем по раскисшей, давно не видевшей колёс грунтовой дороге.
На