На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин
к месту действия. За калиткою послышались торопливые шаги, и брякнула щеколда.
– Господа, не отставать! Скандал так скандал!.. – бесновался рыжий артиллерист. – Начинай за мною… Марта, Марта, где ты скрылась?..3 – взвыл он, поводя распаленными зрачками. Товарищи подхватили…
– О, явись к нам, ангел мой.
– А… ах, куда ж ты провалилась?.. – вопил импровизированный хор.
На соседнем дворике две или три собаки, подняв кверху морды, затянули в тон неожиданной серенады.
Калитка отворилась, и через порог переступил худощавый человек в одном белье, бледный от внутреннего волнения, едва сдерживавший подступающее к горлу бешенство.
– Господа, – начал он прерывающимся голосом, – вы не совсем удачно выбрали место для ваших музыкальных упражнений. Я бы вам советовал, капитан…
– А я вам советую, – оборвал капитан, – отправляться опять в свою постель и не мешать нам петь… Короче – убирайтесь к черту!
– Ведь мы не лезем же в спальню к вашей супруге, – нахально смеясь, вставил тот из певцов, на котором были докторские погоны.
Этой фразы было достаточно, чтобы терпение худощавого человека лопнуло. Он зверем кинулся на доктора, тот увернулся, удар пришелся на долю рыжего артиллериста. Они сцепились.
Недолго продолжалась борьба: силы были слишком неравны. Худощавый человек застонал под силою шести рук нападавших… Но тут подоспела неожиданная помощь.
Рыжий артиллерист вскрикнул и схватился за голову от страшного удара, сбившего у него фуражку. Доктор не устоял на ногах и растянулся: он не выдержал удара сильной конской груди; товарищ его бросился бежать, хотел перескочить канаву, отделявшую улицу от незастроенного пустыря, но запутался в своей сабле и упал головою вниз, на покрытое жидкою грязью дно. Между поверженными стоял всадник, спокойно глядя на дело рук своих. Он находился со своим гнедым конем у самого окна дома, так что правая рука его, вооруженная массивной киргизскою плетью, опиралась на подоконник.
– Идите домой и заприте за собою калитку, – говорил всадник худощавому человеку. – Об этой сволочи не заботьтесь: они не повторят своей атаки. Покойной ночи, хотя правильнее сказать: доброго утра!
Он показал рукою на золотистую полоску утренней зари, на которой вырезывалась тонкая зубчатая линия хребта Актау.
– Вот так, заприте же калитку… Ну, мой Орлик, с Богом!
Он хотел тронуть своего коня, но почувствовал, как чья-то нежная, горячая рука, просунутая в щель слегка отворенного окна, сжала его грязную замшевую перчатку.
Марфа Васильевна наблюдала всю сцену сквозь кисейную занавеску. Она узнала всадника, узнала его густую, окладистую бороду, его слегка охриплый от бессонных ночей и попоек голос.
Оглушенные, озираясь мутными, бессмысленными глазами, поднялись на ноги, несчастные, потерпевшие такое полнейшее поражение.
Снова все было тихо.
Сторож на крыше, удовольствовавшись результатом схватки и рассчитывая, что, вероятно, ничего