На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин
отозвался Шарип, показываясь до половины в двери.
– Что тебе нужно?
– Тюра звал сейчас.
Перлович махнул отрицательно рукой и стал наливать себе чай в стакан.
– Неужели они его задержали? – думал Перлович наполовину про себя, наполовину вслух, – это было бы скверно, станут допытываться… не хотелось бы…
– Тюра, – начал опять Шарип у дверей.
– А?
– Самовар… – показал рукою сарт.
Перлович забыл завернуть кран, вода бежала на табурет, с него лилась на ковры и по сакле распространился беловатый пар.
– Эй, эй! – донесся из-за садовой стены сиплый детский крик.
Перлович быстро вышел из сакли, сбежал с лестницы и направился к калитке.
Маленькая фигурка сидела на корточках, как раз у самого порога, и скалила зубы.
– Отнес? – спросил его Перлович, придержав на всякий случай за ворот.
– Отнес.
– Ну что?
– Бить хотели, да я убежал… Акча давай2, ты говорил, много акча давать будешь…
Перловичу хотелось удостовериться, дошла ли его записка действительно по назначению.
– А какой тюра взял у тебя бумагу? – спросил он.
– Там два тюра был: красный и черный, у красного голова завязана, черный – Малайку по морде бил…
Сартенок взялся за щеку и начал жалобно хныкать.
– Акча давай, Малайка спать пойдет, – ревел он все громче и громче.
Перлович сунул ему что-то и выпустил ворот рубашки, за который во время разговора придерживал сартенка, тот подрал по дороге, кувыркаясь по временам через голову и засунув за щеку полученную мелочь.
– Они его там накроют теперь, – думал Перлович.
– Тюра спать будет? – спрашивал его Шарип, когда Перлович шел обратно садом.
– В шесть часов утра…
– Что тюра говорит?
– Чем все это кончится?.. Господи!..
Изумленно глядел Шарип на Перловича, странно ему казалось, – с кем разговаривает тюра? И зачем это он так руками делает?..
– Когда взойдет солнце, чуть только вон там над стеною покажется, – говорил Перлович, теперь уже глядя в упор на своего слугу, – лошадь чтобы была готова, слышишь?
– А теперь Шарип спать пойдет?
– Ступай.
Через минуту Перлович, загасив фонарь, висевший над столом, лег на свою кровать и закрыл глаза. Прошло часа два не то сна, не то какого-то томительного забытья, в котором больная фантазия смешивалась с действительностью; посторонние звуки, храп Шарипа, шелест насекомых, падение на землю переспелых плодов и тихое пение погасавшего самовара ясно и отчетливо поражали слух, только значение этих звуков изменялось и они принимали фантастическое участие в болезненных грезах спавшего. Яркий свет озарил сперва вершины деревьев, потом зубчатую вершину стен, лег полосою на плоской крыше и светлым лучом проник во внутренность сакли. Перлович проснулся.
Часы показывали пять. Пора было ехать. Шарип за стеною шаркал скребницей, отскабливая от шерсти чалого присохшую грязь.
– Куда