На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин
Пойти разве навстречу? – произнес он как бы про себя и быстро зашагал к колодцам, над которыми, несмотря на утреннюю росу, стояла густая пыль, и в этой пыли смутно сливались рев верблюдов, ржанье лошадей, унылое блеяние овец и громкие отдельные возгласы погонщиков.
Небольшая вереница всадников выделилась из этого пыльного облака, то были наши работники, которые маленькою рысцою вели лошадей с водопоя.
Мирза Юсуп шибче зашагал им навстречу.
– Эй ты! – крикнул он Батогову, когда они поравнялись, – давай лошадей сюда!
Батогов свернул немного в сторону, остальные работники поехали шагом, однако все-таки поехали, а не остановились вовсе, и на несколько минут Батогов очутился совершенно наедине, глаз на глаз, со своим преданным джигитом.
– Поверни сюда лошадь! стремя подержи! – кричал он громко. – Слушай, тюра, – произнес он почти шепотом, Юсуп весь разговор вел довольно оригинально: то говорил тихо, едва слышно, то кричал так, что его за версту все могли слышать, при этом он сильно жестикулировал руками и раза два, ни с того, ни с сего, замахивался нагайкою. – Слушай, тюра, через три дня мирза Кадргул опять на персидскую границу выступает, тебя хочет взять с собою, не езди… Да держи же повод крепче, чертова голова… Скажи, что болен, ногу обрежь себе, что ли… Ах ты, собака паршивая!.. А я поеду: мне надо. Здесь меня дожидаться будешь… И как это тебя не бить, скота эдакого!.. Новая луна как поднимется, тогда дело делать будем, я все уже узнал, что нужно, и дорогу нашел настоящую… А этого хочешь! – Юсуп с размаха ударил нагайкою по седлу. – Я этого и ездил эти две недели, – добавил он тихо.
Джигит медленно, с достоинством, взбирался на седло, Батогов, подавая ему поводья от другой лошади, успел сообщить ему в это время о той женщине, которую встретил в соседнем ауле, и просил Юсупа узнать об ней все, что только было можно.
Подозрительно поглядел Юсуп на своего тюра, сказал, что узнать можно, что узнать, пожалуй, не трудно, да только время ли о чужой голове думать, когда свою поскорее уносить надо… Выругал еще раз громко Батогова, примерно ткнул в загривок и с места в карьер поскакал в сторону, долго еще мелькая вдали своим красным халатом. А Батогов побрел пешком в аул, где уже поднимались высокие столбы дыма: там варили баранью шурпу (род похлебки) на завтрак проголодавшимся джигитам.
Днем Батогов не видал своего Юсупа: он целый день пропадал где-то и только поздно ночью вернулся в аул мирзы Кадргула.
Весь день нетерпение мучило бедного пленника. Недаром так болезненно отозвался на нем тот страдальческий взгляд, которым встретила его работница в соседнем ауле. У него сердце сжалось от какого-то странного предчувствия. В его мозгу копошилась страшная догадка.
Этот день так же монотонно прошел, как и другие, и когда ночью мирза Юсуп, проходя мимо Батогова, сказал ему: «Юсупка все узнал. Будет завтра случай, и тюра все узнает», то Батогов, совершенно забывшись, рванулся к нему с расспросами, но тотчас же опомнился, увидя, как его Юсупка спокойно пошел дальше, не обращая никакого внимания на волнение