Демоническая женщина. Надежда Тэффи
сразу впадает в два конца, и не препятствовал нам болтать веслами в одну сторону.
Отплыли, завернули за берег.
– Посмотрите, виден ли он еще. Я сам не могу, мне слишком тяжело…
– Виден!
– Несчастные! Как они медленно погружаются!
Отъехали еще немножко.
– Виден?
– Виде-ен!
– О господи! Минуты-то какие!
Вдруг, смотрим, идут по берегу два матроса. Так что-то в сердце и екнуло…
– Братцы, вы откуда? Вы куда?
– А из городу. Идем на энтот самый.
Тычут большими пальцами прямо в сторону гибнущего корабля.
– Да что вы! Да вы посмотрите, что там делается-то! Али вам с берега не видать?
– Как не видать! Видать!
– А что на мачтах-то висит? А? Несчастные вы!
– А ничего! Пущай себе висит! Это наша команда рубахи стирала, так вот повесила. Не извольте пужаться. Оно к вечеру подсохнет.
Страшный ужас
Кто не знает страшных рождественских метелей, когда завывание ветра смешивается со свистом бури, когда облака как будто хотят сесть на землю, когда все богатое торжествует на елках, а бедняки замерзают у дверей своих обеспеченных соседей, причиняя этим им неприятность!..
Самый яркий вымысел рождественского фельетониста, сдобренного хорошим авансом, бледнеет перед действительностью.
Николай Коньков! Маленький ребенок – Коля Коньков, замерзший и занесенный снегом в лютую рождественскую ночь!
О нем хочу я вам рассказать.
Николай Коньков был ребенком (кто из нас не был ребенком?).
Он был, собственно говоря, даже более чем ребенок, так как ему было уже тридцать пять лет, когда он приехал в Петербург в одну из вышеописанных ужасных рождественских ночей.
Правда – ни мороза, ни метели в эту ночь не было, так как дело происходило в середине июля месяца.
Да и ночи, собственно говоря, тоже никакой не было: поезд пришел ровно в 10 утра.
Но что же из этого?
Приехал он из своего имения освежиться. В городе есть особая свежесть, которой в деревне ни за какие деньги не достанешь.
Коньков ездил обыкновенно за свежестью в Москву, в Петербурге же был новичком и потому с девственной беспечностью доверился извозчику.
Тот привез его в меблированные комнаты на Пушкинской. Коньков сунул швейцару свой чемодан и побежал искать парикмахерскую.
Он был франт.
Вышел из парикмахерской и шел домой, насвистывая, ровно ничего не подозревая.
А домой-то он и не попал!
В Петербурге каждому ребенку известно, что вся Пушкинская сплошь состоит из меблированных комнат, до такой степени друг на друга похожих, что самый опытный глаз легко может их перепутать. А неопытный и того пуще.
У Конькова глаз был неопытный и завел его не в те номера. Коридорный выяснил ошибку и вывел его на улицу.
Коньков осмотрелся и пошел в дом, что напротив.
– Вам кого? – спросил швейцар.
– Господин Коньков не здесь ли остановился?
– Нет-с. У нас таких нет.
Коньков