Зажги свечу. Мейв Бинчи
символично получилось: новая страна, новый бизнес. И вот двадцать лет спустя их сын ушел воевать за ту самую страну, против которой они тогда сражались… А сам Шон, для которого собственное дело стало воплощением мечты всей его жизни, копался на холоде во дворе в поисках запасных плугов среди груд дорожных знаков. Шел дождь, а он без шапки. Эйлин, накинув на голову мешок, вышла из своего стеклянного кабинета, чтобы помочь мужу. Пока Шон пытался найти нужные железки, она придерживала огромные черно-желтые дорожные указатели, снятые на время войны, чтобы запутать армию вторжения.
– Как-нибудь мы непременно наведем здесь порядок, – сказал он, и благодарность прозвучала не в словах, а в голосе.
– Конечно наведем! – отозвалась Эйлин и подумала, знает ли он и хочет ли знать, что этой весной его сын воюет в Северной Африке.
Получение повестки привело Шона-младшего в такой восторг, что даже Джерри Спаркс добавил несколько слов к его письму. Они с Джерри отправились к месту службы вместе. Эйлин так и не поняла, читал ли Шон письма сына. Она часто оставляла сумочку открытой, чтобы они оказались на виду, но непохоже, что к ним кто-то прикасался в ее отсутствие, и Шон никогда не упоминал о них.
Проведя в начальной школе еще один год после первого причастия, Донал в конце концов перешел в школу для мальчиков при мужском монастыре. Мальчики обычно не оставались в начальной школе до восьми лет, но сестра Морин в приватной беседе убедила Эйлин, что вполне разумно дать Доналу еще один год, прежде чем ему придется столкнуться с драчливыми и задиристыми сорванцами. За год, возможно, его приступы астмы ослабнут, а он станет более уверенным в себе. Эйлин была бы счастлива, если бы Донал учился у добродушной сестры Морин хоть до конца жизни, и охотно согласилась. Однако все же пришел день, когда ее хрупкий мальчик стал приходить домой в порванной одежде, с затравленным взглядом и сжатыми губами. «Я упал», – говорил он, и так каждый день. Имон замучился его защищать.
– Понимаешь, маманя, – объяснял Имон, – мальчишки задирают Донала, потому что ему почти девять, а им всего восемь, и они слишком сильные. Мне приходится давать им по ушам, и тогда другие мальчишки пристают ко мне, почему это я бью восьмилеток, ведь мне уже четырнадцать. Поэтому у меня опять порвано пальто.
Однажды Эшлинг и Элизабет ехали на велосипедах из школы и заметили кучку наглых задир из школы для мальчиков. Умудренные опытом в свои тринадцать, они бы не стали связываться, но на обочине кто-то лежал. Девочки из любопытства притормозили, чтобы посмотреть, в чем дело, и тут же узнали разноцветный шарф Донала, который для него связала Пегги из остатков пряжи. Пегги обожала заворачивать Донала в шарф каждое утро и вертела его, как юлу, пока он не оказывался замотан как минимум в три слоя.
Эшлинг и Элизабет бросили велосипеды прямо посреди дороги и подбежали к Доналу. Мальчишки вокруг выглядели испуганными.
– Да не, он просто притворяется, – пробормотал один.
– Ты