Берингийский мост. Или «Книга перемены дат». Анатолий Викторович Лебедев
этих пестрых событий могло бы родиться множество ярких рассказов, и кому-то они бы принесли реальную радость. Но для меня в простом пересказе перипетий путешествий не хватало главного – интриги и смысла. Без которых описанные приключения литературой никак не становятся. Что-то из пережитого, конечно, стало тем бисером, из которого позже складывались материи рассказов и повестей, но, разумеется, далеко не все. И это правильно. Глядя на нынешний разгул информационных технологий, приходится признать, что деление людей на тех, кто умеет печатать на клавиатуре и тех, кто умеет мыслить и анализировать окружающий мир, очень правильно. Подлинная литература сегодня окружена бесконечными каскадами, потоками текстов, погружена в них, подобно золотому самородку, сохраняющему свою чистоту мириады лет внутри массивов пустой и скучной породы. И любая в этом золоте примесь, равно как и отсутствие великого смысла в том, что силится выглядеть литературой, лишает ее защиты. Наверное, этим особо и сильна северная литература, или, если шире – любая литература, замешанная на дикой природе, осмысленной и впитанной человеком. Она химически и физически защищена от примесей и фальши, как защищены от небоскребов поселения людей на вечной мерзлоте.
Наконец, оглядываясь назад, на мозаичное панно прожитого и подборку написанного, рано или поздно задаешься вопросом: что же было важнее? Сама жизнь, выстроенная твоей волей, часто безрассудными решениями и поступками, неизбежными предательствами и утешительными высокими жертвами, или то, что и как о ней удалось рассказать в книгах? Для кого-то, кто через сто лет сможет открыть книгу и узнать о тебе, давно ушедшем в небытие, книги конечно важнее. Для себя и близких, всех, кто был рядом и умел жить со вкусом, время, потраченное на писание и издание книг, может, однако, показаться и украденным у жизни. У детей, у семьи, у любимых и у тех, кому нужна была твоя так и не оказанная помощь.
Об этом крутились в голове мысли, когда мы с племянником Сашей-Алексом, уже давно американцем по ту сторону Берингийского моста, стояли в калифорнийской долине Сонома у вызывающе скромной могилы Джека Лондона – романтика, писателя, поэта Севера, так и не сумевшего достроить свой Дом Волка. Это мрачное каменное строение вдруг подарило мне идею последнего и главного романа «Дом без окраин». Он был начат во время экспедиции с геологами в горах Памира, дописан в зимовье на берегах Японского моря и вручен эмигрантскому издателю из Риги Габриэлю Валку в Нью Йорке в один из моих визитов в эту неформальную столицу Мира. Габриэль, искушенный в издании советских диссидентов, заинтересовался свежим взглядом на мир из далекой Берингии. Но, хотя у нас нашлись и общие знакомые из Риги, как любой бизнесмен он запросил предоплату. По счастью, новые друзья на Аляске быстро перечислили ему нужную сумму, и книга была издана в русскоязычном