Русский бунт. Начало. Алексей Вязовский
ложку в котел, медленно, явно смакуя, съедал свою порцию.
– Как тебя звать, казак? – доев похлебку, я поинтересовался у десятника со шрамом.
– Афанасий сын Никиты.
– Значит, Никитин, – покивал я. Сделал себе зарубку в памяти заучить как можно больше имен солдат моей армии. От них теперь зависит моя судьба. Да и судьба всей страны.
– А вот скажи, царь-батюшка, пошто Катька решила умучить тебя, мужа своего? – поинтересовался Никитин, облизывая ложку. – Разное бают.
– Подговорили ее. Орловы и другие аспиды… – я посмотрел на небо. Начал накрапывать небольшой осенний дождик. Как бы не развезло поле перед крепостью. Мне это было совсем некстати. – Еле вырвался от них. Долго скитался среди простого народу. Видел муки, что принимает люд православный.
– Так и есть, – согласился казак, сидевший слева. – Сердце кровью обливается, глядя на казни, что баре устраивают в деревнях, заживо запарывают…
– Отольются им наши слезы… – зашумел десяток.
– Вот мы им ужо покажем!
– Веди нас в бой, Петр Федорович, мочи нет терпеть!
– Ждать осталось недолго, други… – я поднялся на ноги, поправил ножны с саблей. – Завтра все решится.
Но решиться все должно было сегодня. На военном совете, который я собрал сразу после обеда. Один из горнистов, пойманных Иваном, продудел в рожок сбор, и в шатер начали сходиться ключевые фигуры пугачевского восстания.
Первым пришел озабоченный полковник Подуров. Рассказал коротко, что лагерные крестьяне начали делать макеты пушек – к завтрашнему дню все будет готово. За ним в шатре появился шумный, чернявый, горбоносый казак лет тридцати аж с тремя пистолетами за поясом. Чика-Зарубин. Уселся с нами по-турецки на ковер, тут же начал шутить, сам смеяться своим побасенкам. Человек-оркестр.
Тихонько проскользнул внутрь Иван Почиталин. Разложил на столике бумаги, достал гусиные перья и походную чернильницу.
Четвертым персонажем пьесы стал еще один полковник. Максим Григорьевич Шигаев. Толстый, одышливый мужчина с красным лицом и окладистой черной бородой.
– Все исполнил по воле твоей, царь-батюшка, – с ходу начал Шигаев.
Какие приказания отдавал «прежний» Пугачев, я, разумеется, не знал, поэтому промолчал.
– Денег из трех крепостиц мы взяли две тысяцы, триста двадцать шесть рубликов. Золотом и серебром.
Присутствующие охнули. Казна была немалая. Пуд муки стоил пятнадцать копеек, ведро водки – восемьдесят пять копеек.
– Все счел, скрепил мешки печатью казацкой, лежат они в твоей, батюшка, походной кибитке и охраняются строго. Слежу за сим.
Кибитка в качестве походного сейфа не показалась мне надежной затеей, но я опять промолчал.
– Второе. Пороховой припас. Двадцать три пуда. Сто сорок фузей. Свинца четыре пуда. Соль…
– Подожди про соль… – я почесал шевелюру. Нет, с вшами надо что-то делать. Побриться, что ли, налысо? А новые подданные поймут? Или вошебойку завести?
– Сто сорок фузей… –