История зеркала. Две рукописи и два письма. Анна Нимова
настоящий пожар. Жестокая боль погасила разум, а когда уходит разум, остаются только чувства, и одно дело, если нас ослепляет любовь, во мне же запылала дикая ненависть к человеку, о котором думаешь с презрением, но которому не сделал ничего плохого. Он же, по каким-то своим правилам, понятным только ему, считает, что может вытворять с тобой всё, что захочет.
Переполненный этой ненавистью, я отчаянно старался освободиться из его рук, но он вцепился в меня со всей силой, на какую был способен. Протащил несколько шагов и не собирался отпускать, исступленно терзая мою голову. Поняв всю бесполезность попыток, изловчившись, я впился зубами ему в руку. Заревев на весь лес, он ослабил хватку, и мне, наконец, удалось вывернуться. Как в тумане, передо мной плыло раздувшееся багровое лицо Пикара, из прокушенной руки полилась кровь, и кровь стояла в его глазах, когда он, обезумев от сопротивления, готовился вновь на меня наброситься. Шея его вздулась темными, почти черными полосами, а пальцы сжались в тяжелые кулаки, удар одного из них мог превратить в калеку даже взрослого мужчину. Моя рука подхватила с земли какую-то палку, чтобы обезопасить себя, я схватился за толстую ветвь от того поваленного дерева, на котором ещё недавно дожидался гвардейца. Пикар приближался, и, защищаясь, я неловко взмахнул рукой. Раздался глухой удар, мне показалось, палка лишь слегка задела голову Пикара, но тот неожиданно обмяк и, как подкошенный, медленно опустился на землю. Ноги его задергались, словно он силился подняться, потом неловко замерли, он остался лежать неподвижно. Ничего не понимая, я выронил палку из разом ослабевших рук.
– Черт побери, парень, да ты, кажется, убил его… – раздался чей-то голос. – Что здесь произошло?
Содрогаясь от этих слов, я обернулся. Рядом стоял гвардеец, я даже не слышал, как он подъехал.
Пикар лежал, уткнувшись залитым кровью лицом в полусгнившую листву. Его грузное тело, лишившись жизни, стало ещё тяжелее, и нам с трудом удалось оттащить его в лес, дальше от дороги. Разум вернулся ко мне, но я был так потрясен, что не мог ни думать, ни говорить. Голова разламывалась от боли, к горлу подступала какая-то дурнота.
Гвардеец же, наоборот, говорил, не умолкая, произошедшее не особенно его волновало.
– Ну, одним мерзавцем меньше стало… В Париже однажды драка случилась, мы таких восемь положили, что поделать, такова жизнь.
Смерть для него являлась чем-то неотъемлемым, а потому естественной в жизни, он привык с ней встречаться, я же, заглянув в её глаза, был страшно удручен.
– Как я смогу вернуться к хозяину? – повторял в отчаянии, не сознавая, спрашиваю ли у себя или у гвардейца.
Казалось, я покинул двор не нынешним утром, а много дней назад. Я никак не мог поверить в содеянное, но какая-то тяжесть надавила на мои плечи, заставляя пригибать ниже голову. Не удивился, если бы увидел седину у себя в волосах – так переживал, что стал, пусть невольной, но причиной