Атаман Войска Донского Платов. Андрей Венков
самым рассветом, Матвей уехал. Наскоро распрощался с задумчивой, утирающей углы глаз матерью. По обычаю, упал ей в ноги. Сонный Стефан, привыкший ничему не удивляться, держал у ворот коней.
– Как же ты собираешься?..
– По Несветаю и по Крепкой, а там до самой Берды[33].
– Ну, с Богом… Христос с тобой…
Верстах в ста за Таганрогом, от речки Берды начиналась и до самого Днепра тянулась, прикрывая южные пределы Отечества, Днепровская линия. Казачьи полки, раскинув пикеты по Берде и Конке, стояли в старых запорожских зимовниках, редких зеленых островках в желтом море выгоревшей степи и камыша.
Полковую избу Матвей определил по обвисшему голубоватому значку над одной из мазанок. Отца увидел сразу. Иван Федорович чертил что-то прутиком на земле среди склонившихся казаков, а потом выпрямился и резкими взмахами указывал в сторону моря и закатного солнца.
– Здорово дневали, – приветствовал Матвей, спешиваясь. Казаки оглянулись, не отвечая. Иван Федорович удивленно округлил глаза:
– Матвей?.. Ты чего?
– Да вот, приехал к вам. На службу, значит.
– Я ж тебя на хозяйстве оставил.
– Мать приглядит. Чего там… – махнул Матвей, становясь меж потеснившихся казаков.
– Ради кого я стараюсь? А? – запереживал отец, оглядываясь и будто ища сочувствия. Казаки молчали.
– Я ж не своей волей, – утешил Матвей. – Там нас всю станицу не в очередь в полки загнали. И трети не оставили.
– Вечерять, – крикнул из мазанки знакомый сотник; узнав приезжего, сказал удивленно: – Здорово, Матвей! – и, опять старшему Платову: – Вечерять. Хозяйка зовет…
Иван Федорович, приобняв сына за плечи, повел в мазанку, посадил за стол справа от себя, только потом, уже с ложкой в руке, спросил:
– Чего так строго?
Матвей неопределенно промычал с набитым ртом и сделал безнадежный жест.
Хозяйка, скуластая, раскосая, диковато-красивая женщина, суетилась у начерно разложенного очага, с любопытством поглядывала на красивого юношу. Два сотника, полковой есаул и писарь, ужинавшие с полковым командиром, безразлично налегали на приправленную мукой похлебку.
– Я чего тебе сказать хотел, – выждав время, начал юный Платов. – Я дочку атаманскую сосватал.
Казаки подняли глаза.
– Не рано? – спросил Иван Федорович. – Какого атамана-то? Нашего, прибылянского?
– Да нет, Ефремова, – как можно спокойнее сказал Матвей.
Сотники переглянулись. Есаул, ухмыльнувшись, склонился над чашкой.
– С тобой не заскучаешь, – отложил ложку отец. – Когда ж успел?
– Да нас к нему за драку на перебор тягали. Ну, я и… это… так и этак…
– А он чего ж?
– Да ничего. Стань, говорит, генералом и – за милую душу.
Иван Федорович облегченно вздохнул. Похлебал, пристально рассматривая край деревянной тарелки, и наставительно сказал:
– У нас, у донских казаков, нет генералов.
– Так
Платов указывает свой маршрут, ориентируясь по рекам.