Атаман Войска Донского Платов. Андрей Венков
меж собой и азовцами[14] – а какого роду и какой веры, не спрашивали. Кто выживет, тот и остается. Время было лихое, что ни год, то война либо набег. Бороздили казаки море Черное, море Хвалынское, уходили аж на Яик, на Дарью-реку. Семейных мало, и нуждишка в людях постоянно ощущалась.
После Разина и после булавинского разорения спорить с Россией стало накладно, и на море погулять помимо царской воли не пускали. Добычи нет. Вот и стали оглядываться, как на самом Дону прокормиться. Охота, рыбалка, торговля… Река богатая, но не беспредельная. Куда теперь беглых принимать? Самим места мало. Пытались сначала сохранять полезных в виде приписных личных и станичных[15], а вредный сброд в Россию отдавать. Тут еще на кого нарвешься – находились казаки, что беглых ловили и тайно в Азов туркам продавали. Торговля людьми – дело прибыльное. От 20 до 40 руб. за человека можно выручить.
При Петре, при Анне все больше московские люди на Дон приходили, а потом – как прорвало – хлынули по Донцу и степью малороссияне, реестровые казаки[16]. Вышли они во время оно из Украины в Малороссию и осели поселенными полками. Но вскоре стали их в регулярство верстать[17], и побежали они дальше, на Дон, вспомнив о казачьем братстве. Этих уже не продашь – они сами кого хочешь продадут.
Казаки-низовцы сказали:
– Нехай живут, нам за пожилое платят.
Но в общество[18] не приняли. Тесно стало на Дону.
При Анне Иоанновне столкнулись с запорожцами из-за угодий, насилу Елизавета помирила, чуть позже – с Волжским Войском.
Опомнилась черкасня, стала войсковую землю расхватывать, на ней пришлых малороссиян селить. Станицы пока за удобные места держались – леса, луга, озера. Степь же не меряна, в общем пользовании, столбов нет. Являлись желающие к атаману и старшинам и указывали, где хотят хуторок поставить. Их для виду к присяге приводили, спрашивали по крестному целованию и по святой непорочной евангельской заповеди Господней еже есть правду, ничейная ли земля. Присягали просители охотно, что ничейная, и разводную грамоту получали. Теперь за свое добро готовы горло перегрызть. Бесконечная и нудная, как зубная боль, тянется у Войска тяжба с Россией из-за беглых вообще, из-за малороссиян в частности. Уже сколько комиссий пережили. Прячутся беглые. На Дону хоть и не воля под казаками, но все ж легче, чем под панским помещичьим ярмом…
Один из Грековых сказал, как и все, зло и задорно:
– Откуда у нас беглые? Их Себряков не пускает, – и с вызовом на атамана поглядел. Взгляд его говорил: «Хозяин ты на Дону или нет? А хозяин, так наведи порядок».
При упоминании Себрякова потупился Степан Ефремов, тугую губу укусил…
Лет двадцать с лишним бригадир Сидор Себряков, специально отряженный, гоняет в верховьях меж донскими и российскими владениями, ловит беглых, раскольников разыскивает. Забогател, независим стал, с Ефремовыми не ладит. Если б только это, то и Бог с ним, но перерезал Себряков хоженую дорогу, нет новоявленным хозяевам[19] крестьянской подпитки
Гарнизоном и жителями турецкой тогда крепости Азов.
Крестьян – а не казаков, как раньше.
Своего рода поместное ополчение Украины при гетманах, до окончательного присоединения Украины к России.
Переформировывать в кавалерийские полки регулярной русской армии.
Т.е. в свое войско – полноправными донскими казаками.
Казачьей старшине.