Заполье. Петр Краснов
Владимиром Георгиевичем, с ребятами все согласовано – все «за»… Любителей до черта развелось, надо и с ними контакт искать. Пусть читают, гадают себе – а мы им кое-какие меж тем разгадки подкинем…
– Гадают?! – Сдерживая себя, пытаясь понять, он смотрел снизу в узко посаженные избегающие глаза Левина. Куда как трезвые люди, они шли на обман с простотою, какая хуже любого воровства – или почти любого… Нет, никак не зря сказано про эту простоту специфическую. – А думать кто будет?
– Ну, не они, это уж в любом случае, – нервно уже усмехнулся Левин, но глядел сообщнически, – не заставишь. Это ж кара для них – думать. Пусть гадают лучше, нам верят. Да у всех она сейчас, эта рубрика, в «партянке» даже, сам знаешь…
– Падающего – подтолкни, так? Год барана, дракона… десятилетье обезьян у нас, если уж точней! Все морочат, и мы туда же? Ладно. Себе возьми это, на память. Там что у нас, советы домашнего юриста были, по письмам? Или – «над собой смеемся», юмор?
Но Левин неожиданно уперся, лицо его худое скопческое, и без того малоподвижное, маской стало, стянулось:
– Но единогласно же, вся редакция… мы обдумали, настаиваем. Терять такой контингент – зачем? Владимир Георгич сказал…
– Уже принял к сведенью, что он сказал. А еще чем людей дурить будем, решили? К каким шарлатанам в пособники?
– Но почему так ставить вопрос…
– А как его ставить прикажешь, на голову? Да и потом: решенья принимать вы будете, а людям добрым, разумным в глаза глядеть – мне? – Наверное, лицо его злым стало, потому как Левин вовсе отвернулся к окну, молчал. – Ничего себе, разделенье труда… Будем считать, что инцидента не было. Никакой этой и прочей паранормальщины у нас не будет – ни в каком виде. Полосу восстановишь. А этой Сибильской передай: сибилла, она ж и сивилла, с двумя «эл» пишется… Прорицатели…
Хотел добавить – «добровольцы», но сдержался. Добровольцы – пособнички одичания – игрового этакого, тихого смещения по фазе, и не понять сразу, что их-то, шатию-братию журналистскую, толкает на это. Ладно бы, нужда крайняя, или нажива, или даже уверовали бы сглупа в ахинею эту, дурь домодельную – так нет же, не скажешь… С останкинским отродьем – там понятно, там вполне рациональные придурки вроде чумаков-кашпировских и глоб всяких сполна оплаченный заказ выполняют; а здесь? Потворство массам одурелым, бездумность? Игра бездумная от скуки судьбы, от тоски ее предвидимой нынешней? И все бы ничего, когда б не вываривалось в этом что-то темное и мерзкое, опасное – ко всему нынешнему вареву вдобавок.
Несамостоянье это. На ногах плохо стоят, куда подуло, туда и клонятся. А в подкладке – едва ль не равнодушие, все до фени. И Карманов не устоял, Николай, жидковат в ногах оказался.
В буфетик нижний учрежденческий на обед спускаясь с ним, спросил: а ты какого хрена?! «Да насели: надо! Ну, надо так надо, голоснули даже…» – «Кому надо – Левину? Мизгирю?» – «Похоже… Да понимаю, Вань, лабуда все это. Против души – какая в нас осталась. – И в шевелюру лапу запустил, вздохнул: – Наличные остатки,