Опоздавшая сказка. Виктория Горнина
бросая удивленные взгляды на плачущую женщину с дочкой, что обнимались прямо возле лестницы и шептали друг другу сокровенные слова, известные только им одним. И больше ничего не имело значения – ни суета большого магазина, ни вездесущие зеваки, ни так безжалостно и грубо раскрытая тайна. Наконец мама поднялась, вытерла слезы.
– Пойдем отсюда.
На улице сразу стало легче дышать – виной тому, должно быть свежий октябрьский воздух – не иначе. Они не спеша шли домой, среди хрупкой осенней красоты, собирали резные кленовые листья, пока не получился шикарный оранжевый букет – ничуть не хуже нарисованных роз. А забытая открытка так и осталась лежать на сером полу магазина.
Пустырь
Тоня никогда не любила детей. Сколько помнила себя Тоня – они ее только раздражали. Начиная с подросткового возраста, когда мать возила ее по разным курортам, дети постоянно докучали ей – они визжали, орали, бегали, мельтешили перед глазами; постоянно требовали к себе внимания окружающих и не успокаивались до тех пор, пока не получали своего – впрочем, получив, не успокаивались тоже – а продолжали так же носится, сломя голову и визжать теперь уже от удовольствия. Сюсюканье же взрослых вызывало самое настоящее отвращение – Утю-тю, какой хорошенький мальчик – умилялась какая-нибудь мамаша чужому малышу, и Тоню начинало буквально трясти – что она в нем нашла? – возмущалась Тоня – такой же, как и все, да к тому же сопливый. Вид младенца вкупе с запахом молока вызывал в ней брезгливость – пеленки-распашенки, всякие погремушки и соски внушали гадливость, а нежный сладковатый запах казался тошнотворным.
Затем Тоня выросла, из тихой девочки превратившись в миловидную толстушку – с копной густых русых волос и кругленькой упитанной мордочкой – пухлые щечки, небольшие серые глазки, аккуратный носик, узкий лоб и маленькие губки – учитывая свежий вид, что неизменно присущ молодости, она смотрелась неплохо, даже очень неплохо. Аппетитная пышечка – ведь далеко не все предпочитают худышек. Потому в глаза не сразу бросалось отсутствие шеи и некоторая косоглазость, зато привлекал пышный бюст, объемная попа – при наличии талии – со временем талия исчезла совершенно, привлекательная полнота перешла в неуклюжую мощь, рано проступила седина, но, даже учитывая все эти метаморфозы, ее взгляды на детей не претерпели изменений – ни в юности, ни в зрелом возрасте. Только теперь, к 35-ти годам она уже умела объяснить свое отвращение – они вечно орут, вечно визжат и мне противно на это смотреть. Вот если бы визжал и плакал мой, вот тогда…
–Я отношусь к тем женщинам, что могут любить только своего ребенка – утверждала Тоня.
Это несколько извиняло ее в глазах окружающих – не все так безнадежно – думали люди – вот появится свой малыш – она изменится непременно. Можно ведь и в 40-к родить. Счастье материнства способно сделать доброй даже последнюю фурию.
В подтверждение своей теории о детях, старый советский лозунг – «Дети – наше будущее» Тоня перефразировала