Опоздавшая сказка. Виктория Горнина
такая – жечь, громить, исписать, исковеркать? Неужели потом самим приятно войти в изгаженный, расписанный матерщиной лифт? – возмущалась Люба, пока спускалась со своего 12-го этажа.
И трех дней не прошло – а как приятно было, пока едешь, лишний раз взглянуть на себя. Что за люди? На свои же физиономии, наверное, было противно смотреть.
Ее глаза окинули всю панораму измученной пластиковой стены и вновь уперлись в то, что еще вчера представляло собой аккуратный зеркальный прямоугольник. Кривые осколки бесстрастно отразили не вполне проснувшееся лицо. Кто рано встает – тому бог дает – отчего-то пришло в голову. Только он уж слишком незаметно это делает. Или избирательно. Улыбка вышла какая-то жалостливая. Горькая такая улыбка. Да и чего ей ждать? БОльшая, она же лучшая часть уже прожита.
Дверь подъезда – нараспашку. Конечно, заходи все подряд, бери, что хочешь. Только брать у Любы решительно нечего. Мебель самая простецкая, телевизору лет сто в обед, вот и все богатство – одна с сыном инвалидом – тут не до жиру – лишь бы ноги не протянуть. Любин муж исчез в неизвестном направлении еще в начале 90-х. С тех пор ни слуху, ни духу. Да только не искала она его. Не до этого. Сын совсем беспомощный, надолго одного не оставишь, вот и перебиваются с тех пор с хлеба на квас. Пенсия – слезы одни, цены бешеные – да что там, вы и сами все знаете. Но, держалась она конечно, а как иначе жить. В социальной службе на хорошем счету – уж который год там работает. По бабулькам прикрепленным пробежится с утра, потом в магазин с их заказами, продукты разнесет – и домой. Три раза в неделю. Платят, конечно, так себе, гроши жалкие, и бабульки разные попадаются – иной раз все нервы вытрепят, изведут своей подозрительностью – да только что с них взять? – старый, что малый, все такими будем, не дай господи. И терпения Любе не занимать – только вот седых волос с каждым годом все прибавляется, как и морщин. Даже когда смеется она – глаза грустные. Но все реже это бывает. А с чего веселиться-то – особо и не с чего.
У подъезда еще задержалась, поздоровалась с дворником, в сумке на всякий случай порылась – не забыла ли спросонья блокнот с ручкой. Нет, вот он лежит, блокнотик тот самый. Куда нехитрые заказы своих подопечных Люба записывает. Чтобы не забыть чего или не спутать – кому что нужно.
Ранее свежее утро взбодрило окончательно. Невысокий ее каблучок зацокал по асфальту, тревожа тишину – пусто еще на улице, спит народ субботним утром, спит и никуда не торопится. Это только Клавдия Ивановна, бывшая учительница математики, требует от Любы, будто от ученицы:
– Пораньше, Люба, приходите. У меня начало факультатива в половине восьмого.
И строго так посмотрит из-под огромных старомодных очков. Ясное дело – значит, завтрак, самое позднее, в семь. А до семи изволь обернуться туда и обратно, с привычным литром молока, кусочком докторской да батоном хлеба.
И разве сможешь сказать, что едет, дескать, КлавдЕя Ивановна, у вас крыша, уж четверть века нет никакого факультатива, и вообще ничего нет. Давно забыты ее последними учениками все интегралы