Запретная любовь (сборник). Дмитрий Емец
Нюта, – он смущенно кашлянул, – вот, звоню попрощаться! И еще – извиниться… ну, что так вышло… – Он растерянно замолчал, а потом продолжил: – Старый дурак! Простудил девочку, а самому – хоть бы хны.
Нюта тоже молчала, сердце билось как сумасшедшее, и слова застревали в горле. Еле пискнула:
– Да в чем вы виноваты? Какая глупость! И думать забудьте!
Он перебивал ее, а она его, и разговор получился дурацкий, суетливый, скомканный и нелепый.
Наконец он сказал, что во всех театрах «отметился», жаль, что без нее, без такой прекрасной спутницы, но Москву все же успел посмотреть, и снова жаль, что без «такого чудесного гида».
Она заторопилась ответить, что уже совсем здорова, совсем и готова – вот прямо сейчас, через полчаса – встретиться с ним и продолжить «программу».
Он вздохнул и сказал, что звонит, собственно, попрощаться – поезд через пару часов, отпуск кончился, и, увы, – зовут дела и работа.
Она замолчала, окаменела и только смогла вымолвить жалкое:
– Так, значит, мы не увидимся больше?
Он рассмеялся.
– Зачем же так обреченно? Ну, кто же знает, как сложится жизнь…
Застывшими губами она еле проговорила, что приедет на вокзал и «какой поезд, ну, номер, скажите…».
Он запротестовал так категорично, что возражать не было смысла.
– И еще раз – огромный привет родителям! И снова – мои извинения. За все беспокойства.
Она положила трубку и медленно опустилась на стул. Очнулась, только когда громко пропели часы с боем, стоящие в отцовском кабинете. Коленка саднила и щипала. Она намазала ее йодом и подумала, что сердечную рану ничем не замажешь.
Весь день она провалялась в постели и чувствовала такую боль в груди, будто в сердце у нее огромная дыра.
Родители звонили со станции и порывались вернуться.
Ах, ну какие глупости! Она со всем справляется. Слава богу, отговорила.
Приехали они через три дня, и Нюта сделала вид, что весела и довольна. «Вид» этот был, прямо скажем, разыгран отнюдь не профессионально – мама все заглядывала ей в глаза, смотрела с тревогой и о чем-то шушукалась с отцом.
Однажды за ужином отец коротко, как бы между делом, бросил:
– А этот… не объявлялся?
– Кто? – хрипло переспросила Нюта.
– Дружок мой… Ответственный, – недобро усмехнулся отец.
Нюта пожала плечами.
– А… Этот… в смысле – Яворский?
– В смысле, – кивнул отец.
– Да звонил – попрощаться, – небрежно бросила она и опустила глаза.
На том разговор и закончился.
Наконец переехали на дачу – совсем. Летний сезон был объявлен открытым. Июнь был холодным, серым и очень дождливым. Все время топили печь, а все равно в доме пахло сыростью. Отец, как всегда, работал в мансарде, мать хлопотала по дому, замирала у окна, тяжело вздыхала и сетовала,