Ветер в сердце. Анна Юрьевна Камская
старое ружьишко и со слезами на глазах смотрел на две лошадиные тени на дороге.
– Я ж ее с жеребеночка растил, как же я ее, голубушку? – спросил конюший, когда Николя поравнялся с ним.
Княжич, не ответив старику, выхватил у него ружье и поплелся туда, где оставил животных. Маркиза лежала на земле, жалобно ржала, вздымала морду и трясла гривой. Конь Николя стоял рядом с ней с опущенной головой. Маркиза, завидев человека, угодливо попыталась встать на ноги, но они снова подкосились, и бедняга упала.
– Ну-ну, хорошая, – похлопал Албашев конягу по холке и заглянул в ее большие добрые глаза.
В них, несмотря на жуткую темень, он смог различить грусть, печаль и слезы боли, которую сейчас испытывала Маркиза. У Николя запершило в горле. Он отогнал Ретивого. Собрал волю в кулак и приставил дуло к лошадиному лбу. Закрыл глаза. И на счет три сделал-таки выстрел. Тот гулом отозвался по округе. С губ Николая непроизвольно сорвался стон. Теперь он стоял над трупом, держа ружье на весу. Глаз не открывал, словно боялся, что кара небесная сейчас падет на его плечи. Да и посмотреть на дело рук своих у него не хватало никаких человеческих сил. Быть может, так и простоял бы тут до утра, если б не почувствовал горячее дыхание около уха. Ретивый тихонько куснул хозяина за мочку передними зубами и вздохнул тяжело, будто то человек, а не животное. Николай, борясь со своими страхами, осторожно открыл глаза. Маркиза лежала с неестественно запрокинутой головой. Один глаз ее смотрел на него с осуждением и словно спрашивал: «Зачем же вы так со мной?»
Николя положил ружье подле лошади, достал из кармана накрахмаленный белый платок и шумно высморкался. Смахнул с ресниц слезу и, поставив ногу в стремя, запрыгнул на Ретивого.
– Пойдем домой, голубчик мой, – прошептал ему Албашев, а потом, как мальчишка, обнял его за шею и прижался лицом к жесткой гриве.
Конь постоял, пожевал травинку и, издав печальное ржание, повез всадника, куда было велено.
Выстрел услышали в доме. Алевтина, которая в этот момент пыталась разрезать платье княжны на груди, чтобы потом легко снять его, вздрогнула и перекрестилась. Ольга, не в силах больше плакать, издала жалобный стон.
– Что же вы, матушка моя, наделали? – запричитала Алевтина. – Ведь взрослая девица, а до сих пор ветер у вас в сердце. Никак не остепенитесь. Из-за вас скотину безропотную пристрелили.
Ольга не отвечала, всхлипывала и тяжело дышала.
– Может, хоть наукой вам станет, – продолжала укорять няня, но и на это Полянская смолчала. Она понимала – Алевтина права, и поспорить с ней не о чем.
Через час появился доктор. Борис приехал вместе с ним. Он молча топтался у двери, но войти не решался. Полянский увидел его, кивнул, поблагодарил, но в дом не пригласил. Яровому ничего не оставалось, как только уйти восвояси.
Доктор, осмотрев княжну, вышел из ее комнаты и спустился в гостиную. За это время Андрей Александрович успел принять несколько рюмок холодной водовки. Он сидел в кресле и молча смотрел перед собой. Лицо его налилось краснотой, а полная грудь вздымалась тяжело и неровно.
– Ну, ваше сиятельство,