Экземпляр. Юлия Купор
Николаевич, целый и невредимый, упитанный и живой, стоит напротив Кости и часто-часто моргает круглыми голубыми глазами. И те же глаза смотрели на него с нарядной фотографии, украшавшей гранитный памятник. Костя понимал, что мысли его сходят с рельсов и аварийно разъезжаются по гололедице, но вернуть их обратно на путь истинный никак не мог, потому что уж очень много было чертовщины, связанной с Женькиной могилой и самим Женькой. И он понимал, что сейчас придется задать другу самый глупый вопрос в мире.
– Пошли внутрь, там мама скучает, – произнес Женька.
И они зашли в помещение, миновав холодный предбанничек, пару белых пластиковых дверей, старомодно-восточные занавески из бусин – Костя прошел эти занавески насквозь и вспомнил, что когда-то давно в родительской квартире были такие же, – и наконец-то сели за уютный столик, где их нетерпеливо дожидалась Женькина мама. Нетерпеливо – она постучала длинным ногтем по вытянутому пивному бокалу, опустошенному ровно наполовину, и холодно произнесла дежурное:
– Привет, Костя.
– Здравствуйте? – ответил Костя, и вопросительная интонация появилась сама собой.
«Здравствуйте, теть Лен», – хотел сказать он, но не получилось. Он смутно помнил Женькину маму, работавшую продавщицей в местном магазинчике. Помнил, что редко видел ее трезвой – да практически никогда не видел. Оба Женькиных родителя устраивали многодневные чемпионаты по употреблению алкоголя, по итогам которых Женькин отец вынужден был прервать карьеру алкоголика в силу собственной смерти (уважительная причина-с!), впрочем, что происходило с мадам Балакиревой потом, Костя, увы, не знал.
– Елена Витальевна, – представилась бывшая теть Лена, увидев Костино замешательство.
Костя кивнул – мол, принял информацию к сведению, спасибо. Метаморфоза, превратившая теть Лену в Елену Витальевну, была бесподобна. Вся эстетика провинциального лоска – черная кофта с прозрачными рукавами, обилие ювелирных украшений (цепочка на шее, браслет на запястье, пальцы унизаны кольцами). Длинные остро заточенные ногти были усеяны стразами, и эти стразы, как маленькие светодиоды, отражали неверный свет ламп. Но почему-то вся эта сомнительная эстетика крайне шла Елене Витальевне, и она вовсе не выглядела вульгарно во всем этом великолепии – эдакая помесь осовремененной в ноль Ирины Аллегровой и мамы Стифлера уральского разлива. Впрочем, прическа мадам Балакиревой была безупречной – хитро подстриженное каре, чуть более пышное, чем положено, но от этого чуть более женственное.
Костя настолько сильно засмотрелся на Елену Витальевну, что очнулся только тогда, когда Женька пнул его под столом.
– Ты о чем хотел со мной поговорить-то? – спросил Женька.
– Я бы предпочел обсудить это с глазу на глаз. При всем уважении, Елена Витальевна.
В этот момент подошел молоденький официант в черном переднике и, ни слова не говоря, поставил перед Костей стакан светлого пива. Оптимистичная пенная шапка была похожа на мыльные