Любовь издалека. Cтихи для тех, кто одинок…. Виталий Ткачёв
примолк, правда, моё молчание при этом громко уведомило маму о готовности сесть за стол переговоров.
– Хочешь узнать?
– Да, – натужно выдавил я из себя сопливый и одновременно вразумительно-хлёсткий всхлип, похожий на смачный плевок водопроводного крана после долгого отключения воды.
– Тебе надо каждый день повторять наизусть слова одной доброй песенки, тогда ты сам и все вокруг тебя будут жить всегда.
– Какой песенки? – всё ещё не успокоившись окончательно, спросил я с вызовом, разве только не топнул капризно-требовательно маленькой ножкой.
– А вот какой, повторяй за мной, чтобы запомнить, – и мама начала медленно декламировать каждую строчку по несколько раз из неизвестного мне стихотворения:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
И я, шестилетний ребёнок в 1964 году, подобно четырёхлетнему (!) Коле Баранникову, сочинившему это четверостишие в далёком 1928 году, стал повторять за мамой с нарастающим вдохновением такие простые, но такие проникновенные и важные слова. Мама услышала их по радио, скорее всего, в 1962 году в качестве припева новой совместной песни композитора Аркадия Островского и поэта Льва Ошанина в исполнении неповторимых либо Майи Кристалинской, либо Тамары Миансаровой – теперь уж и не узнаешь, ведь спросить не у кого – услышала и запомнила. Когда же я смог воспроизводить текст без помощи мамы, меня уже было не остановить, и всю оставшуюся до дверей квартиры дорогу я только и твердил запомнившийся текст, чтобы не забыть. На следующий день я встал с этими словами и лёг с ними же вечером спать. Этот распорядок превратился в ежедневный ритуал. Больше у меня не было страха смерти, я знал, что мама и я будем теперь вместе и всегда под синим небом и тёплыми лучами солнца. Через некоторое время я добавил в стихотворение слова пожелания о папе и всех своих близких родственниках, которых тогда знал. Все мои близкие должны были отныне быть со мной вечно – такую судьбу я для них выбрал.
Я обрёл Бога, но не совсем пока ещё того самого, Его, того, кто есть всё и вся, кто есть высший закон. Я не был тогда крещёным и вообще, надо признать, о Нём даже не слышал ни разу и не думал знать. Эпоха атеизма бесцеремонно уселась всем своим массивным задом на нашу историческую веру и плотно придавила всякую надежду на чудо, на бессмертную жизнь. Но я обрёл молитву, или, вернее, некое заклинание, обращённое куда-то вверх, в моё всегдашнее небо, в космическую вечность, к кому-то, кого я никак визуально не представлял, но поверил, что оно, он, она или даже они там непременно имеются, меня услышат и исполнят мои заученные на зубок искренние призывы.
Вот таким образом я одномоментно ответил сразу на несколько жизненно-вечных вопросов, и важнейшим из них, главной темой для нашего обсуждения на этот раз является тот, который касается любви, хотя все они взаимосвязаны и взаимозависимы, переплетены и смотаны в один моток, как верёвочка, состоящая