Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид. Николай Лейкин
она.
– Что же она про яйца говорит?
– Ничего понять не могла я. Да брось. У меня в корзинке два хлебца с ветчиной есть, которые ты купил в Бордо, – вот и съешь их.
– Ах, Бордо, Бордо! Вот видишь, как Бордо нам помог, а ты не хотела в этот город заехать! – проговорил Николай Иванович. – Ну, баска, уходи, проваливай, – махнул он рукой остановившейся горничной и смотревшей на него недоумевающими глазами. – Да никак она и кипятку к чаю не подала? – взглянул он на поднос с чаем.
– Подать-то подала, но меньше чайной ложки, в маленьком молочничке, – отвечала жена и покачала головой: – Не могут они научиться, как русские чай пить любят, а еще имеют здесь в Биаррице так называемый русский сезон.
– Да, да, – подхватил Николай Иванович. – К англичанам приноравливаются, англичанам и чай приготовляют по-английски, и английские сандвичи делают, пудинги английские в табльдотах подают, хотя эти пудинги никто не ест за столом, кроме англичан, а для русских – ничего. А русских теперь за границей не меньше, чем англичан, да и денег они тратят больше. Черти! закоснелые черти! – выбранился он и принялся есть хлебцы с ветчиной, купленные в Бордо, запивая их английским вскипяченным и доведенным до цвета ваксы чаем.
Хлебцы с ветчиной опять навеяли ему воспоминание о Бордо и о других винных городах, мимо которых он проехал, и он снова принялся вздыхать, что не побывали в них.
– Ах, Бордо, Бордо! Но о Борле я не жалею. Но вот за город Коньяк – никогда я себе не прощу…
– Да уж слышали, слышали. Я думаю, что пора и бросить. Надоел, – оборвала его супруга.
– Эдакий знаменитый винный город…
– Брось, тебе говорят, иначе я погашу свечи и лягу спать.
– Хорошо, я замолчу. Но я удивляюсь твоей нелюбознательности. Женщина ты просвещенная, объездила всю Европу, а тут в Коньяке, который лежал нам по пути, имели мы возможность испробовать у самого источника…
Глафира Семеновна задула одну из свечей.
– Не замолчишь, так я и вторую загашу, – сказала она.
– Какая настойчивость! Какая нетерпеливость! – пожал плечами муж и зажег погашенную свечку.
– Надоел… Понимаешь ты, надоел! Все одно и то же, все одно и то же… Коньяк, Коньяк…
– А ты хочешь, чтобы я говорил только об одних твоих шляпках, купленных тобой в Париже?..
– Как это глупо!
Глафира Семеновна, кушавшая в это время грушу, рассердилась, оставила грушу недоеденною и начала ложиться спать.
Николай Иванович умолк. Он поел, зевал и стал тоже приготовляться ко сну, снимая с себя пиджак и жилет.
На дворе по-прежнему ревела буря, ветер завывал в каменной трубе, а дождь так и хлестал в окна, заставляя вздрагивать деревянные ставни, которыми они были прикрыты.
– Погода-то петербургская, нужды нет, что мы в Биаррице, на юге Франции, – сказал он.
– Не забудь запереть дверь на ключ, да убери свой бумажник и паспорт под подушку, – командовала ему супруга.
– Ну вот…