Я попал 5. Пылающая весна 45-го. Владимир Поселягин
Оказалось, больничные халаты в стирке, пока в этом полежу, также костыль принесла. Я попросил, а то даже до туалета без него вряд ли дойду нормально. Колено плохо гнулось. Ну и сходил в туалет. Он в здании был. Кстати, само здание было польской больницей, теперь вот советский госпиталь развернули. Первыми успели танкисты Рыбалко, молодцы. Жаль, но там хватало народу, открытые сидушки, кабинок нет, с меню хранилищ не поработаешь. Вот так сделав своё дело, а что, дважды поили в пути, вот вода просилась наружу, я помыл руки, сам умылся, стараясь не трогать открытую ссадину на скуле, и вернулся в палату. Чуть не промахнулся. Двери одинаковые, да без обозначений. А там поставив костыль в голове койки, только лёг, и накрылся одеялом, и шинелью сверху, жду ужина, очень есть хотелось, в желудке чёрная дыра, как вдруг передо мной засветилась надпись. Я тут же задёргался, двое из соседей удивлённо посмотрели на меня, но изумлённых восклицаний не последовало, отвернулись, продолжая играть в шашки, значит, надпись те не видят. Тут я понял, что та транслировалась на сетчатку глаз. А вот что сообщалось там, без понятия, этого языка я не знал. Мигало две иконки под надписью, с непонятными символами, подумав мысленно нажал на правую, и надпись через пару секунд исчезла. Снова чистый взгляд.
– Всё же в игре, – тихо вздохнул я, ожидая, когда развернётся привычное игровое меню.
Полчаса подождал и ничего. Вздохнув, сама заработает, буду я ещё ждать, стал ожидать ужина, мне побольше обещали выдать, я сообщил медсестре, что закреплена за нашей палатой, что пропустил обед, как и мой сержант. Мехвод тоже тут, временно, на сортировке, если операции не назначат, завтра дальше отправят. Его как раз в тыл. Долго лечить будут, да и медкомиссию ему уже не пройти. В общем, я лежал на койке, мягкими ласковыми касаниями массажируя колено, и прикидывал насколько тут задержусь. Вообще меня в госпиталь отправили восстановится и выяснить насчёт рёбер. Снимок будут делать, может трещина там? Об этом я и думал, когда дверь открылась и заглянул парень лет двадцати, в шинели и шапке-ушанке, и спросил:
– Лейтенант Маринин тут?
– Это я, – поднял я руку.
– Выйдите, с вами хотя поговорить, – сообщил тот.
Судя по правому погону, что рассмотрел, тот лейтенант. Полоска на погоне красная. НКВД. Этим-то что от меня надо? Неужели боец и санитарка бучу подняли с увиденной ими голограммой? Сейчас выясню. Встав, сунув ноги в тапки, накинул шинель на плечи, застелил одеялом койку, и постукивая костылём, чуть подпрыгивая, всё же передвигаться пока рано, мне велели не напрягать левую ногу, но добрался до двери, за ней лейтенант ждал, и под шум и гам вокруг, тот повёл меня по коридору, в один из кабинетов. Кажется, я понял почему тот сам озаботился моим поиском, очередная колонна с ранеными прибыла, вот и шёл аврал с разгрузкой. Не до них медикам было, а те видимо торопились. В кабинете, небольшом и узком, к стулу пришлось боком между двумя шкафами протискиваться, меня ждал капитан, тоже из НКВД. Этот шинель уже снял во френче