Соблазн быть счастливым. Лоренцо Мароне
с ней, чтобы затем воспользоваться ее расположением. Спокойно, дорогая, у меня нет ни малейшего желания заводить дружбу с тобой и с твоим мужем – меня бы тяготили ваши приглашения на ужин, ваша забота и ваши жалостливые взгляды. Мне просто нужно избавиться от этих продуктов, ничего больше; потом, как по мне, мы сможем вернуться к нашим обычным здрасте до свиданья.
Это то, что я бы хотел ей сказать. Вместо этого я объясняю:
– Мой сын нанес мне диетических и биологических продуктов, которые я не ем. Знаете, в мое время всех этих странных штук просто не было. – Я достаю из пакета упаковку соевых котлет. – Я всегда ел говяжьи котлеты, и все еще жив, – продолжаю я с улыбкой, – поэтому мне не хотелось бы именно сейчас начинать беспокоиться о моем здоровье. Я подумал, что вам они могли бы пригодиться…
На этот раз Эмма улыбается от души и берет пакет, который я ей протягиваю.
– Это очень любезно с вашей стороны, – произносит она чуть погодя.
– Я бы мог постучаться к Элеоноре, – добавляю я, показывая головой на закрытую дверь рядом, – но думаю, что она тоже не представляет себе, как готовить эту хренотень.
Эмма снова мне улыбается. Должен сказать, что у моего сына, несмотря ни на что, глаз – не промах, она и в самом деле удивительная девушка: у нее темные гладкие волосы, мягкой волной падающие на плечи, невысокая, но очень ладная фигурка, миндалевидные глаза и пухлый рот. И потом, у нее есть маленький недостаток, добавляющий ее красоте оригинальности: щель между передними зубами, придающая ей нотку агрессивности и чувственности. Если бы мне было вполовину меньше лет, чем сейчас, может быть, я бы и потратил чуток своего времени, чтобы приударить за ней.
– Так это был ваш сын? – спрашивает она.
– Да, – коротко отвечаю я и потом медлю, вглядываясь в ее лицо, чтобы понять, поняла ли она, хватило ли ей одного брошенного взгляда, чтобы увидеть, что Данте не такой, как все.
– У меня кастрюля на огне, – внезапно заявляет Эмма, отрывая меня от нелепых мыслей.
– Идите, идите, – спешу попрощаться я, сопровождая свои слова взмахом руки, бьющей по воздуху.
Мгновение спустя я снова один на площадке. Краем глаза я замечаю какое-то движение в глазке на двери Элеоноры. Синьора Витальяно была поглощена одним из самых своих любимых занятий: подглядыванием.
– Чертовы старики, – бормочу я сам себе, возвращаясь к себе в квартиру, – вечно вы торчите как приклеенные у глазка и подглядываете за миром!
Мне нравится не относить себя к их числу. Так мне кажется, что я не такой, как они. И уж, конечно, гораздо лучше них.
Я родился мягким, а умру черствым
У меня такое ощущение, что на мою соседку Эмму ее парень поднимает руку. Или ее муж. Короче, тот кретин, с которым она живет.
Я старик, а для стариков во всем важен привычный порядок, они не любят перемен. Это потому, что они боятся, что все изменится к худшему, а не к лучшему: на протяжении лет этому учит нас наше тело. И поэтому, когда молодая пара поселилась здесь, я сморщил нос – я думал,