Солдаты эры Водолея. Дмитрий Агалаков
изоляции.
– Пусть будет по-вашему, – ответила пани Чёрна. – Мне абсолютно все равно, где состоится наша сделка. – Она уже торопилась. – Главное, чтобы дело было сделано. А теперь мне пора. Необходимо собрать деньги. До вечера, пан Пташка!
– Да вечера, – едва успел ответить он.
В трубке пошли гудки.
…Забравшись в самый уединенный уголок кафе, грозовая туча открыла перед Пташкой спортивную сумку.
– Пятьдесят пачек, по тысяче в каждой. Не торопитесь, пересчитайте.
Ее забота угнетала. Пташка пересчитывал деньги. Но отвлекался: озирался по сторонам, выглядывал кого-то. Вот этот господин, в костюмчике, с кружкой черного пива, не поверенный ли он его знакомца Мирослава Владовича? Еще один исполнитель, которому поручено следить за ним в оба глаза. Или та парочка – милая девушка и ее ухажер, что время от времени поглядывали в их сторону? Кто его знает. А может быть, тот пожилой сухопарый гражданин, что, опуская газету, посматривал на затылок пани Чёрны?..
– Да куда же вы все смотрите, пан Пташка? – наконец, когда он в очередной раз сбился со счета, прервала его размышления компаньонша. – Вы деньги считайте. Каждую пачку. Сумма-то немалая!
– Я считаю, считаю, – откликнулся он. И тут же улыбнулся. – У вас есть бумага для расписки? Может быть, нужно было у нотариуса?..
– Я вам доверяю, пан Пташка, – серьезно и с вызовом задрожали стальные нотки в голосе пани Чёрны. Ее роскошная родинка устрашающе ползала по верхней губе. – Уверена, вы бы не стали обманывать меня. Ведь… нет?
Он увидел эту девушку не сразу – она сидела в дальнем, противоположном углу, у самого окна. Но легкий холодок пробежал между лопаток у совсем немолодого профессора Пташки. Все потому, что эта девушка, в короткой курточке, схваченной на осиной талии широким кожаным ремнем, в упор смотрела на него. Колени под столом были стиснуты, широко расставлены ступни, туфли – носочками внутрь. Читалось в этом что-то от школьницы – непосредственное, даже пугливое. Темноглазая, с длинными смоляными волосами, она не сводила с него взгляда. Ей было не больше восемнадцати лет. Но какая-то деталь в лице выдавала ее. Говорила, что непосредственность и пугливость ее – враки. Напускное. И тогда он понял – родинка. Очаровательная родинка на верхней губе. Мушка. Легкая совсем. Почти невесомая. Но чувственная, выдававшая всю коварность своей хозяйки. Из-за таких мушек на милых лицах своих возлюбленных кавалеры былых эпох смело теряли голову!
– Пан Пташка…
– Что? – обернувшись к компаньонше, переспросил он.
– Я говорю, вы бы не стали обманывать меня?
Колючие глаза пани Чёрны, сейчас – особенно пронзительные, заставили Пташку замереть, ослабнуть. Точно он и был самой настоящей птахой, которую гипнотизировала коварная, не ведающая жалости змея. Только не изящная, похожая на пружинистый жгут, а иная – настоящая великанша, уже наглотавшаяся всякой всячины, но все еще голодная.
– Не стал бы, – честно признался он.
Видимо, его тон был убедительным.
– Не подумайте чего, пан Пташка, –