Грешным делом. Яков Пикин
возле холодильника спит, заморозки – он тапочки в коридоре греет. Не кот, а метеобюро!
– Книжки читает по -немецки? – Поинтересовался я.
Мы с ним любили иногда поиграть в такой пинг-понг без шариков.
– Нет, только газеты. – Серьёзно ответил Мишка. – Честно! Вчера прихожу, он «Советский спорт» в комнате листает.
– Давай у него спросим, на каком стадионе «Рейнбоу» в Лондоне играли, может, он в курсе? – Спросил я.
– Это вряд ли. В «Спорте» музыкальную колонку не печатают, – не остался в долгу Мишка, наливая себе из бидона.
От пива мы с ним уже пришли в то чудесное расположение духа, когда перлы сыплются, как из рога изобилия, а рот не перестаёт закрываться.
– Ладно, где эта сосиска баварская? Давай её сюда! – Сказал я, имея в виду кота.
Но Мишка кота не позвал, а окинув критическим взглядом наш продуктовый гандикап, состоящий из пустого бидона и распластанной на газете вяленой рыбой, начал вдруг подниматься:
– Фора в виде сосисок не помешала бы, конечно, – сказал он. – Пойду, загляну в холодильник.
Пока Мишка ходил за едой, я встал и подошёл к окну, чтобы посмотреть, как опускается на землю мокрый снег, лакируя стволы деревьев и оторачивая белыми полосками заячьего меха чёрные, как изнаночная саржа поверхности луж. Гроздья рябины, накрытые сверху выбеленными пуховыми шапочками, качались на ветру, будто сестрицы на выданье. Сбросившие листву голые берёзы, дирижировавшие ветками не в такт революционной музыке, предупреждали своим видом, как неприглядно будет выглядеть чёрное и белое в твоей душе к моменту, когда в твоей жизни начнётся этап осени.
Кусты боярышника, не успевшие ещё избавиться от зелени, тащили на своих листьях груз мокрого снега, вызывая у любого, кто хоть мельком взглянул на них ощущение, что ты и сам держишься из последних сил. Возле края дороги, там, где снег растаял от соприкосновения с бордюрным камнем, чернел пласт спрессованной осадками листвы, взглянув на который прохожий непроизвольно отводил взгляд, словно от вида чего –то несъедобного, а тот, кто смотрел на это из окна с бутербродом в одной руке и стаканом пива в другой, ликовал, что он сейчас не на улице, где мокро и слякотно, а дома, где ему хорошо и уютно.
–Какого ты шаришь тут, Минь? – Донёсся вдруг из кухни крик Хомяковской матери: – Вам пожрать негде? Праздников ещё два дня ещё, а холодильник уже пустой!
– Я куплю, мам…
– Где ты купишь? Ты что с директором универмага что –ли спишь?
– А она – баба?!
– Да вот бы узнать!
– Хорошая мысль, однако…
Дальше на кухне началась какая -то суета, затем Мишкино чмоканье и голос тёти Али: «Да уйди, сатана!..». Мишкино ласковое бормотание. Голос Тёти Али: «Ага, дождёшься от тебя шпика к обеду!» потом смех, снова чмоканье, шарканье ног в тапочках и стук ножа о доску. Ещё через пару секунд в дверях появился Мишка с разделочной доской в руке.
– Телячьи нежности, – объявил он, аккуратно втискивая фанеру