Селлтирианд. Прежде рассвета. Александр Петрашов
уж отдалился от своих, и теперь мелко подрагивал от страха. – Повстречался нам один хмырь в корчме по дороге. Налакался как студень, все подчистую и выложил…
– Стрыка, ты чего варежку раззявил! – поморщился который в кольчуге. – На хрена эти вдруг откровения? Мы обчистить их собираемся или же в долю взять?
– Так, а я ничего, просто жаль стало мне приблуд энтих. Подумалось, коли уж так выпрашивают, можно и сказать, не обломится!
– Обломится. Нехер им знать, кто и че нам рассказывает. Или ты уже запамятовал, на кой хрен мы в кусты вдруг забрались?
– Какой хмырь? – скиталец по-прежнему был непреклонен. Недобро прищурив глаза, он чувствовал во всем этом какой-то подвох.
Поравнявшись со своим приятелем, Буба потер щетину и выдохнув кислым перегаром, сказал:
– Такой же оборванец, как и ты, прям один в один, будто братья. Нажрался за наш счет и давай байки травить: о величие, о каком-то там Селддрапанде, который в горах, серебре якобы лунном… За серебро, ясное дело, мы все как следует разузнали: где искать и как добраться. А потом как следует мордочку ему подрумянили, чтобы пургу не гнал и водяру жрать научился!
– Че ты, сука…! – совсем отчаявшись, замахал руками кольчужный, но скиталец оборвал его грубым жестом.
– Такой значит, как я, один в один бродяга? А звать его как, бродягу того, не спросили?
– А как же! – шмыгнул носом Буба и положил руку на плечо кольчужного. – Ты погодь, дергаться, Габор, вишь, им языками молоть охота. Сам же распинался: мол, мы не зверье, если просят, так ответим… Спросили мы его, а он отвечал: то ли Рейк, то ли Рук, это вот я запамятовал…
– Послушай, Эйстальд, это они не о нашем Рейге говорят, весельчаке? – бальтор поднял голову и охнул. Выражение на лице друга взволновало его не на шутку.
– Точняк, – радостно хлопнул в ладоши Буба. – Так того хмыря и звали! Языком еле ворочал и что-то там про серых братьев плел, пока мы ему харю не расквасили…
Договорить он уже не успел. Кулак скитальца метнулся из-под накидки со скоростью камня, выпущенного из пращи. Он ударил так внезапно, что никто из этой троицы ничего толком не понял. Бубу крутануло через плечо и отшвырнуло в сторону. Можно было не сомневаться, что сам он уже не поднимется. Без дальнейших предисловий из зарослей вылетел топор и, просвистев у самого уха Стрыки, наверняка вошел бы в грудь Эйстальда, если бы не отменная реакция последнего. Он успел выхватить меч и отразить железяку в полете. Позади друзей затрещали ветви, и что-то шумно сопя выскочило за их спинами.
– Ни хрена себе! – только и успел воскликнуть бальтор, как это нечто смяло его в охапку и со всей дури приложило о землю, да так, что в воздух взметнулись клочья пыли.
Развернувшись широкой дугой, Эйстальд полоснул клинком, не задев почти никого. Никого, кроме Стрыка. Рана была не смертельной, но тот завопил во всю глотку и, прижимая руки к груди, ринулся куда-то, не глядя. Вся эта суматоха